аж уши заложило, и ветер погнал пыль на пастора. Тот поднялся, опираясь об стену, все
тело болело, шея ныла, левое запястье тоже. Фрай отступал назад, опираясь, убежать он не
мог из боязни и от бессилия, язык ему не повиновался, в горле пересохло, жажда мучила,
будто он в пустыне побывал. Да и тьма не позволяла ничего увидеть, кроме страшных
огоньков в другом конце коридора. Нечисть снова схватилась за кочергу, как-то сильно она
вошла в нее. Уэнсли подивился своей силе, подступающую слабость он разорвал словами,
которые лились через ватный рот:
– Изойди дух нечистый, из раба божьего Хопкинса, ибо его тело тебе не принадлежит.
Вернись в пекло, ибо только там твое место. – Эти слова звучали шепотом, сипло, а потом
сморенный пастор присел, а в другой стороне коридора, наступила тишина. Занавес
опущен.
ГЛАВА 3. Рассказывает о посетителях
Солнце не могло озарить темный коридор через узенькое окошко первого этажа, в
холле и предполагаемой гостиной так же стоял полумрак. Неподалеку послышался звон
колоколов, что находились близ ратуши. Отбивали девять раз. Это были своеобразные
часы, звонить начинали с шести утра и до девяти вечера каждый день в любую погоду.
Этим занимался особый человек, живущий поблизости и постоянно сверяющий время.
Площадь потихоньку наполнялась людьми, как актерами на сцене. Пока что они
суетились, создавая атмосферу городской жизни: разговаривали, делились новостями.
Главной новостью было прибытие нового священника в пасторский домик, вот только его
приезд видели пару запоздалых зевак, а больше никто. Да и где остановился на ночлег
святой отец, неужели в приходском доме – невероятно!?
– Может и вовсе не приезжал, – говорила одна дородная, просто одетая женщина с
румяными щеками, другой. Это были две кумушки, вышедшие на промысел. – Видит Бог,
здесь такие вещи происходят.
– Да, только Харли его видел, карету и поклажу…
– Старый пьянчуга, как всегда, ползет домой в сумерках. А кто ж встречал святого
отца?
– Да Бог его знает, я в такое время не выхожу…
В нескольких шагах от товарок – что так бесцеремонно, уперев руки в бока, громко
разговаривали – шли и беседовали пожилые дамы:
– Ох, проклятое тут место, Анна. Мой благоверный присматривается снять дом в
соседнем городке. Я же его упрашиваю свозить меня к морю, низинный туман плохо
действует на мои легкие…
– Ох, миссис Баркли, коли б мой супруг мог тоже отсюда уехать…
Неподалеку от них разговаривали господа, жаловались на повышение цены на табак,
проклятых спекулянтов, удушливые налоги и на владельца таверны, что так подло
повысил цены на пиво и что благородный напиток больше смахивает на пойло для скота.
Тот джентльмен, что был одет посолидней, да и возрастом опережал собеседника,
обреченно заметил:
– Поговаривают, к нам приехал новый священник?
– Почитай, каждый год приезжают, да никто не задерживается: кто съехал, кто разума
лишился, а кто и грех на душу взял.
– Да Грег, что-то нехорошее живет в нашем краю, мы ведь и сами боимся по ночам
выходить, да соль у порогов сыпем, а святые отцы, они ведь больно образованные, в
приметы не верят…
– Да, мистер Стоксон, жутко ученые, вот и страдают…
Но, какая же площадь без торговцев едой, а те рады стараться, да свой съестной
товар покупателям предлагать, да еще и зычно зазывать. А вот и кофейная лавочка
подъехала, вернее, тележка оббитая деревом, уложенная разными тряпками, чтобы дольше
тепло сохранять. Две товарки сразу достали то, с чем сюда явились: яблоки моченные, да
пирожки с ливером; благородные дамы пошли выпить кофе, господа и дальше жалуясь на
несносных торговцев, пошли покупать табак, а шустрый мальчишка-газетчик громко
провозглашал самые свежие на свете новости:
– В городе появился новый священник, таинственно приехав ночью, покупайте
«Утренний вестник Дарквудса»; ужасные новости – пропал Свилфордский всадник!
На этот возглас мальчишки откликнулся тот, кто обитал в приходском доме. Фрай
открыл глаза, вокруг него еще стоял полумрак, свет лился только через пыльное окошко.
Молодой священник боялся пошевелиться, боялся взглянуть в глаза ужаса минувшей ночи.
Но ему, так или иначе, придется выйти на улицу, не сидеть же здесь в ожидании новых
призраков? Но любопытство возобладало в молодом человеке – хоть бы глазком взглянуть
на тело привратника Хопкинса. В том, что тот мертв, пастор уже не сомневался, а иначе
сейчас бы предстал на суд Божий. Джентльмен осторожно поднялся и пошел по коридору,
проснулись боль в теле и неимоверная жажда, сумрак мешал оглядеться дальше своего
носа, страх боролся с любопытством, как сражаются два отважных рыцаря – один в белых
латах, другой – чернее воронова крыла. Он подошел ближе, как ему показалось, на то
место, где вчера у него произошла драка с нечистью. Вот валяются щепки от разбитой
двери и его кочерга, значится, тварь сумела вытащить из себя оружие, вот только нет
следов отступления, лежит грудка пепла на ковровой дорожке и все, кстати, откуда она
взялась? Постепенно комната залилась дневным светом, все в ней напоминало о борьбе:
вещи разбросаны, мебель опрокинута, книги плавают в луже. Фрай с ужасом осматривал
свое жилище, его эмоциональное состояние не позволяло сейчас стать таким как прежде.
Кроме того, горло драла непередаваемая жажда, и какое же счастье увидеть целым графин
с водой, который чудом уцелел. Он бросился к нему и прижался, будто не пил уже целую
вечность, его внешний вид, чего таится, отпугивал приличных людей, да и манеры
подрастерялись.
– Что же тут такое было? – задался он вопросом. Реальность происходящего
противоречила его взглядам о жизни и вечности, сознание не принимало всей той
чертовщины, что творилась накануне. Это ж надо такое – обычный человек,
приветствующий его в дневные часы, нападает на вас, будто хищный зверь. И это не
помутнение рассудка – все происходящее реальность, такая же, как и боль ушибленного
запястья. Но время для долгих рассуждений о бытие резко отняли, кто-то постучался в
дверь.
Поначалу, Уэнсли решил никому ничего не открывать, как знать о планах нечисти,
она ведь и в дневные часы может напасть, но если так – он скоро сойдет с ума никому
никогда не доверяя, сомнения в душе закрались в потайные уголки, но храбрость решила
взять верх. Меж тем, пока в душе пастора соперничали противоположные чувства, стук
повторился, в этот раз настойчивее. Фрай поднялся и пошел открывать, не отдавая отчета
