Когда губы Кристофера коснулись ее губ, раздался громкий стук в дверь.
– Кристофер! – кричала герцогиня. – Помоги! У отца приступ!
За последние два года у старого герцога было три приступа. Доктор Томас Холлоуэй поставил диагноз – паралич мозга, нарушение работы сердца. От каждого приступа герцог становился все слабее. Последний был настолько сильным, что у врача появились сомнения, перенесет ли его больной.
Уже почти целую неделю доктор Холлоуэй дежурил возле больного, оставляя его только, чтобы поесть и немного поспать. Все домашние трезво оценивали состояние больного. Не принимались никакие светские приглашения, отменили прогулки. Единственным посетителем Торрингтон-хаус была портниха, готовившая траурный гардероб для семьи и слуг. Мэгги считала, что герцогиня несколько опережает события, а Элизабет – что мать просто практичная женщина.
– Бедный отец долго не протянет. Лучше быть готовой ко всему, – она водила кистью по холсту. – Мэгги, сиди же спокойно. Не могу рисовать, когда передо мной прыгают.
– Я не прыгаю.
Сад купался в мягких солнечных лучах, и Мэгги была вынуждена признать, что иногда и Лондон может быть красивым.
– Потерпи несколько минут, пока я не закончу.
Мэгги не раз слышала это обещание. Последние четыре дня они по нескольку часов проводили в саду. Элизабет рисовала, а Мэгги старалась сидеть не шевелясь.
– В самом деле сегодня закончишь?
– Правда. Обещаю.
– А я посмотрю?
– Разрешишь посмотреть, – поправила Элизабет. По просьбе Мэгги девушка начала учить ее, как раньше Питер. – Да, когда закончу, разрешу посмотреть. Я предупреждала, что не приукрашиваю портрет, как большинство художников.
– Мне кажется, вы прекрасно уловили образ.
Девушки оглянулись – подошел доктор Холлоуэй. Они не удивились – он часто приходил к ним по утрам. Это был молодой человек приятного вида, с пепельными волосами и аккуратными бакенбардами.
– Доктор, как вам не стыдно! Никто, кроме художника, не должен видеть портрет до конца работы.
– Не мог удержаться, чтобы не подсмотреть, – с улыбкой признался он.
Мэгги никогда не была высокого мнения о врачах. Все, кого она знала, были шарлатанами. Но доктор Холлоуэй вроде бы не такой – не торгует тонизирующими препаратами и наркотиками. Кажется, искренне заботится о пациенте. Мэгги заметила, что молодой человек переживает за леди Элизабет Тэлбот.
– Я похожа на себя? – спросила его Мэгги.
– Очень. Леди Элизабет особенно удались ваши искрящиеся глаза и волевой подбородок.
Кристофер назвал бы эти искры огоньками беспокойства. Мэгги решила, что врач сделал ей комплимент.
– Я хочу посмотреть. Если доктору можно, то мне…
– Мэгги, сиди, – приказала Элизабет. – Ты увидишь картину, когда она будет закончена. И вы, доктор, садитесь. Расскажите, что делает отец.
Еще час они провели за дружеской беседой, хотя для Мэгги было невыносимо разговаривать, не двигаясь, и она все время получала замечания от Элизабет. Насколько это возможно, герцог чувствует себя неплохо, заверил доктор. Пока он вне опасности. Доктор Холлоуэй рассказал о современном методе лечения подобных заболеваний. Он верил, что пациент может постепенно вернуться к нормальной жизни, а не валяться в постели. Мэгги заметила: этот англичанин, по крайней мере, не разделял всеобщего мужского мнения, что с женщинами не стоит обсуждать серьезные темы. Доктор обстоятельно отвечал на вопросы Элизабет и, казалось, считался с ее мнением. Он был так внимателен к разговору с девушкой, что, наверное, забыл о присутствии Мэгги.
– Портрет еще не закончен? – спросила Мэгги, прерывая спор о стиле последнего портрета королевы Виктории.
– Что? – Элизабет оценивающе посмотрела на холст. – Да. Я бы сказала, закончен.
Мэгги радостно подпрыгнула и потерла занемевшие руки. Затем обошла Элизабет, чтобы увидеть портрет.
– У вас талант, – сказал доктор Холлоуэй. – Выдающийся. Вряд ли найдется художник, способный изобразить леди Кристофер так же хорошо.
Мэгги согласилась с этим мнением. Она смотрела на портрет и видела себя. Верно переданы не только черты лица, но и все остальное – тщеславие, сомнения, радость и любовь. Неужели другим это так очевидно?
– Замечательно! Просто замечательно!
Мэгги было интересно – доктор восхищается портретом или прекрасной леди Элизабет. Он, конечно, очень приятный мужчина – воспитан, образован, красив. Она вспомнила, как Элизабет отозвалась о своем женихе, и вдруг ей стало грустно.
Шли дни, герцог немного окреп, доктор вернулся к себе, но каждый день наносил визиты. Ради мира и спокойствия в доме Мэгги и леди Торрингтон заключили перемирие. Мэгги разделяла искреннюю скорбь герцогини. Сейчас у Дракона были другие заботы, помимо того, чтобы защищать семью от опасной, неподходящей невестки. Катарина повсюду следовала за свекровью, давая понять Мэгги, что та – незваный гость. Джеймс с Кристофером проводили большую часть времени с адвокатами и нотариусами. Питер Скаборо заверил, что завещание герцога и документы о передаче поместий в наследство в порядке. Мэгги с Элизабет проводили время в беседах, читали, вместе с Ракел устраивали пикники в саду. Два дня Элизабет учила Мэгги вышивать, но вскоре бросила это пустое занятие. Сестра Кристофера была терпелива, но не до такой же степени, чтобы ученица достигла успеха.
Мэгги видела Кристофера только по ночам. С тех пор, как у отца случился приступ, он замкнулся в себе, стал молчалив. Дважды они занимались любовью, но очень быстро и без страсти, как будто он просто уступал своим слабостям. Мэгги расспрашивала об отце, и Кристофер сказал, что этот старый человек, которого предали мозг и тело, совсем не тот, кого он помнил, когда уезжал учиться в Оксфорд, а затем служил в армии.
По утрам Мэгги всегда просыпалась одна. И каждое утро мрачный Грейс сообщал, что лорд Кристофер уехал верхом. Через десять дней после приступа у герцога Мэгги проснулась еще до рассвета. Как всегда, кровать была пуста. Она сначала нахмурилась, но потом решила, что Кристофер прав. Прогулка на заре приведет в порядок и ее мысли.
Конюшни герцога были такими же совершенными, как и дом. Мэгги показалось, что лошади живут почти так же роскошно, как и члены семьи. Она сомневалась, разрешат ли ей проехать на одном из этих прекрасных животных, но конюх и глазом не моргнул, когда Мэгги попросила лошадь, и вывел лоснящуюся длинноногую серую кобылу, отполированные копыта которой блестели так же, как и его начищенные сапоги. На кобыле было дамское седло. Конечно, Мэгги и раньше видела это хитроумное приспособление. Даже в Америке приличные дамы скакали, сидя в дамском седле. Но Мэгги никогда так не ездила. Она никогда не была приличной.
