Не разжимая объятий, он лежал на постели и, хватая ртом воздух, пытался вернуться к реальности. Рядом с ним так же задыхалась Клер.
Еще пару недель Клер жила в счастливом спокойствии. Ей было достаточно уверенности в том, что она желанна, что Эдвард хочет ее и только ее, даже несмотря на то, что он по-прежнему ничего не говорил о любви.
Каждый день этот вопрос вертелся у нее на языке. «Эдвард, ты меня любишь?»
Но что, если он ответит «нет»?
Что, если он посмотрит на нее с усталым сожалением и велит быть хорошей женой и настоящей герцогиней и не беспокоиться из-за такого глупого чувства, как любовь?
И потому она продолжала молчать, позволяя себе оставаться в приятном неведении и не думать ни о чем.
Например, этим вечером Эдвард собрался отвезти ее в оперу, Клер уже давно ждала этого. Приехав в театр, они смогут сидеть рядом с герцогской ложе, безмятежно слушая певцов и наслаждаясь музыкой, и, наверное, держаться за руки.
Для этого выезда она выбрала элегантное платье из шелка необычного рубинового цвета с довольно шокирующим декольте. Когда она покупала этот наряд для своего приданого, то опасалась, что он окажется слишком открытым и смелым, однако для этого вечера такое платье показалось ей весьма подходящим. Она уже собиралась спускаться вниз, когда, быстро стукнув в дверь, вошел Эдвард.
— Да чего ты хороша! — проговорил он глуховатым голосом. — Так бы и съел!
Ее улыбка стала шире. Однако в следующую секунду Клер обратила внимание на костюм Эдварда. Как всегда, он был безукоризненно элегантен, но вместо черного вечернего фрака на нем оказался коричневый, с белой сорочкой, кремовым жилетом и бежевыми панталонами. Щегольской наряд — но никоим образом не подходящий для оперы.
— Почему ты не одет? — спросила она, направляясь к нему с тихим шуршанием шелка. — Если ты не поторопишься, мы опоздаем.
Его лицо стало непроницаемым.
— Относительно оперы… мне очень жаль, моя дорогая, но сегодня мне придется извиниться.
Разочарование стерло с ее губ улыбку.
— Но почему? Мне казалось, что все было договорено?
— И это так. — Он взял ее руки в свои. — Вот-вот приедут Джек и Грейс, а мое место в качестве твоего спутника займет Дрейк.
Клер был очень симпатичен Дрейк, и при иных обстоятельствах она была бы только рада его компании. Однако этот вечер она рассчитывала провести с Эдвардом, и это платье она определенно надела не ради Дрейка!
— А куда отправишься ты? — спросила она.
— По делам.
Она нахмурила брови.
— Что за дело?
— Неизбежное. — Притянув ее к себе, он приник к ее губам в поцелуе, который был неспешным, но чувственным. — Желаю тебе приятно провести вечер, — добавил он, отстраняясь. — И мне искренне жаль, что я не буду этим вечером с тобой.
— Не страшно, — отозвалась она, заставив себя улыбнуться. — Насколько поздно ты рассчитываешь прийти?
— Точно не знаю, так что не дожидайся меня.
— Но ты придешь ко мне, когда вернешься?
Он поцеловал ее ладошку.
— Конечно. Мне бы не хотелось быть ни в каком ином месте!
Понимая, что они не могут быть неразлучными, Клер решила получить удовольствие от оперного спектакля. Снова заставив себя улыбнуться, она вышла в коридор.
Несколько часов спустя Эдвард вернулся домой. Прикрыв зевающий рот ладонью, он начал подниматься по лестнице. Как приятно было оказаться у себя дома после нескольких часов в трущобах одного из самых опасных и мерзких районов города, Севен-Дайалс.
Несколько месяцев дом стоял пустым, но пару ночей назад все изменилось — и скучающие наблюдатели вдруг заметили в окнах слабый свет свечи и какие-то силуэты за ветхими занавесками.
Надеясь увидеть что-то интересное — или кого-то интересного, — Эдвард отправился гуда. Устроившись вместе с одним из наблюдателей у окна верхнего этажа в мрачном доме напротив, он ждал признаков нового оживления. Однако к его немалой досаде, никто не появился.
В четыре часа утра Эдвард решил сдаться и ушел домой.
Поднявшись к себе, он разделся, набросил халат и босиком бесшумно вошел в спальню к Клер.
Осторожно устроившись в постели рядом с ней, он обнял ее и притянул к себе.
— Ты вернулся! — пробормотала она, наполовину проснувшись.
— Ш-ш, засыпай. — Нежно поцеловав ее в лоб, он погладил ее по плечу.
Она уткнулась головой ему в грудь и теснее прижалась к нему.
— Как твоя встреча?
— Длинная и скучная. А как опера?
— Тоже длинная и скучная — без тебя.
— Мне очень жаль, что я не смог пойти, — сказал он.
К собственному изумлению, Эдвард понял, что искренне жалеет. Прежде, ведя слежку и разыскивая шпионов, он испытывал азарт и удовольствие.
А сегодня он вдруг понял, что с большим удовольствием провел бы этот вечер с женой в опере.
Внезапно переполнившись острым — почти мучительным — желанием, он перевернул Клер на спину. Его руки нырнули ей под сорочку, чтобы стянуть ее ночное одеяние. Она изумленно ахнула, и потом радостно вздохнула, отдаваясь его жадным ласкам и жарким поцелуям, которые стремительно пробудили в ней ответную страсть.
Последние дни светского сезона принесли с собой удушающую жару, так что многие аристократы начали разъезжаться по своим сельским имениям.
Однако Клер и Эдвард все еще оставались в городе: дела задерживали герцога в Лондоне.
Слишком часто (как казалось Клер) Эдвард отказывался от запланированного на вечер увеселения и уходил куда-то надолго.
Но даже когда он отправлялся на бал вместе с ней — как это было этим вечером, — он казался рассеянным, словно его мысли были заняты чем-то другим.
Клер энергично обмахивалась веером, наслаждаясь слабым ветерком. Ей не следовало ехать на этот бал: если совет, за которым она все-таки обратилась к Грейс, и ее собственные подсчеты окажутся верными, то она ждет ребенка.
Она хотела поделиться новостью с Эдвардом. Однако в тот вечер, когда Клер догадалась о том, что беременна, его не было дома, а в следующие два дня она так и не сумела найти подходящий момент.
Сейчас Эдвард стоял в дальней стороне зала и разговаривал с тремя джентльменами, и, глядя на него, Клер думала о том, не стоит ли попытаться поговорить с ним именно сегодня.
Какой-то лакей подошел к Эдварду и передал ему записку. Извинившись перед своими собеседниками, Эдвард отошел чуть в сторону. Прочитав послание, он спрятал записку в карман, и выражение его лица при этом совершенно не изменилось. Почему-то эта невозмутимость показалась Клер пугающей.
