– У меня возник план рассчитаться с этим скотом по его собственным правилам. – Паджетт попытался изобразить улыбку, но она скорее напоминала оскал мертвеца. – Не я стал бы платить ему, а он – мне, чтобы не раздувать скандал с его дочерью.
Джордж с трудом подавил приступ гнева.
– И вы втянули в это ребенка?
– Ребенок был средством привлечь внимание Рэддича. Изабелла не могла платить, а Рэддич мог. Но ведь сейчас это уже не имеет значения, правда?
Господи, идти на столь глупый риск. Рэддич выказал такую заботу о собственной дочери, что каждый мог понять – за внука он не даст ни пенни. У Рэддича каменное сердце, ему наплевать на близких.
Игра окончена. Джордж раскрыт последнюю карту, поднялся и схватил Паджетта за лацканы.
– И таким вот образом вы были готовы снова разрушить ее жизнь.
Паджетт освободился из хватки Джорджа.
– Она уже была разрушена. А вам какое до этого дело?
Роджерс и Мэттьюс вскочили, загораживая собой товарища, но Джордж легко преодолел этот ненадежный барьер, обогнул стол, размахнулся и ударил Паджетта прямо в лицо. Нос хрустнул, голова мотнулась назад, а стул полетел на пол. Тяжелый стол покачнулся. Джордж охотно перевернул бы и его тоже, но не за счет заработанного тяжким трудом выигрыша.
– Жалкий трус, вот кто ты такой! – прорычал Джордж, глядя на бесформенную развалину на полу, собрал выигрыш и отправился в кассу обменять фишки на деньги.
Гессенские сапоги громко стучали по полу, и с каждым шагом его гнев стихал, а в ушах отдавалось эхо последних слов. Жалкий трус. Джордж мог бы обратить эти слова к самому себе.
Экипаж Аппертона остановился посреди пыльной улицы. После нескольких часов в карете Джек вывернулся из рук Изабеллы, чтобы размять затекшие ноги. Как только лестницу опустили, он тотчас соскочил на землю.
– Не уходи от дома! – крикнула Изабелла ему вслед.
– Да, мама.
– Он столько дней сидел взаперти и только и делал, что ел, – проворчала Бигглз. – Пусть побегает.
– Он может бегать в саду сколько захочет. – Она никогда больше не отпустит Джека от себя.
Бигглз положила пухлую ладонь на плечо Изабеллы.
– Вы не сможете вечно держать его возле своей юбки.
Видит Бог, Изабелла это знала, но она еще долго будет впадать в панику, если Джек скроется из виду.
– Пошли в дом. – Бигглз успокаивающе похлопала ее по плечу. – Разожгу огонь и приготовлю вам чай.
Изабелла помедлила на пороге. Бигглз переступила через кремовый листок бумаги на полу. Изабелла подняла его. Визитная карточка. Дорогая бумага. Когда-то у нее были точно такие же. Дрожь пробежала по ее спине. Она перевернула листок. Имя ее отца и титул были выписаны на пергаменте такими густыми чернилами, что буквы выпирали над поверхностью. Вызов. Отец призывает ее домой. Столько лет прошло с тех пор, как он ее выгнал. Зачем же теперь?
– Что тут такое?
Изабелла резко подняла голову, но Бигглз смотрела не на нее, а в угол возле очага.
Изабелла убрала все остатки скандального ужина с Джорджем, но корзинка все еще стояла в углу рядом с камином. Ее вид разбудил цепь болезненных воспоминаний, но она не стала задерживаться на них.
– Мне прислали кое-какую еду из большого дома. Там есть шоколад. Можно приготовить чашечку для Джека.
Бигглз нахмурилась.
– Этот мальчишка съел сладостей больше, чем надо. Он точно откажется. У него сильно болел животик.
И это тоже причинило ей боль. Воспоминания о Джордже, а теперь вот это… Забота Джулии ее очень тронула. Изабелле так хотелось порадовать сына непривычным угощением, но теперь у нее нет этой возможности. Люси вторглась и сюда. Она успела первой и все испортила, лишила Изабеллу радости видеть, как Джек будет жмуриться от удовольствия, когда в первый раз попробует бархатистое лакомство.
– Будь проклята эта женщина, – пробормотала она, сжимая в кулаке визитную карточку отца.
Бигглз, скорчившаяся у очага, оглянулась и удивленно посмотрела на Изабеллу.
– Что еще за женщина?
– Эта… эта… – Изабелла не могла ни заставить себя произнести имя соперницы, ни подобрать для нее подходящего слова.
Однако Бигглз поняла.
– Эта стерва? Стерва она и есть, но вам не пристало говорить такие слова.
Изабелла и сама понимала это. Она даже в мыслях не называла так свою кузину, но Люси… Люси украла у нее сына… и Джорджа. Нет, нет, нельзя о нем думать. Джордж никогда ей не принадлежал. И никогда принадлежать не будет.
«Он мог бы быть твоим. Ты могла сказать „да“».
Возможно, но какой ценой? Лучше этого не знать.
– И как вы тут жили, пока я была в отъезде?
– Я снова увлеклась мужчиной. – Уж это она может сказать, не впадая в отчаяние от того, как все могло сложиться. – Хотя первый раз должен был меня научить…
– Мужчины всегда обхаживают женщин, а мы поддаемся. Тут уж ничего не поделаешь.
Изабелла смотрела, как Бигглз разводит огонь.
– Но вы-то никогда не были такой дурочкой.
– Дурочкой? – Бигглз потянулась за чайником. – Может, и не была. Но и счастья не было. В сети меня так и не поймали.
Конечно, не поймали. А если бы Бигглз забеременела, то знала бы, как вызвать месячные.
– Не хотите добавить в чай болотной мяты?
– Нет, – автоматически ответила Изабелла. Может, и зря. Вдруг она беременна ребенком Джорджа? Но Изабелла не могла избавиться от его семени, как не могла избавиться от Джека. Она подняла взгляд. Бигглз пристально на нее смотрела, но Изабелла повторила: – Нет.
– Значит, вам по душе этот мужчина?
Изабелла прикрыта глаза, чтобы спрятаться от внимательного взгляда Бигглз. «Все это пустое. Я не претендую на него, что бы ни произошло. Если я рожу ребенка, он никогда об этом не узнает».
Бигглз открыта рот, но стук в дверь не позволил ей ничего сказать.
– Бог мой, не дадут чаю выпить с дороги, – забормотала она. – Небось пялились в окна, ждали, когда мы проедем.
– Наверное. А теперь явились вынюхивать, – мрачно отозвалась Изабелла.
Бигглз поджала губы и пошла к двери.
– Ах, миссис Уэстон.
Жена викария стояла на пороге с решительным и даже застывшим видом.
Изабелла встала и порылась в кармане. Она почти три дня носила с собой сверток с травами, которые ей дала миссис Кокс. Они могли намокнуть и стать бесполезны.
– Питер опять заболел?
– Я пришла не из-за Питера.
От резкого голоса миссис Уэстон мурашки побежали по спине Изабеллы. Она уже слышала подобный осуждающий тон. В своей собственной семье.
