Она всхлипнула, без сил упав на одеяло, и Люк, оставив ее грудь, приник жадным горячим поцелуем к губам.
— Ты для этого создана. Создана для меня.
Она знала, что это правда, и чувствовала себя счастливой, оттого что принадлежит ему. С ним она могла дать себе волю — то есть перестать быть леди — и все же чувствовать себя обожаемой и защищенной.
— Мы еще не закончили, — напомнила она. — Я хочу ощутить тебя внутри.
— Нет. — Он пробежался ладонью вниз по ее животу и обратно. — Это невозможно.
— Ты упрям как бык! — рассердилась Дженис. — Я все равно тебя получу, прямо сейчас, ртом. И никаких «нет».
Люк усмехнулся, приподнял ее, обхватив под мышками — она все еще походила на обмякшую тряпичную куклу, — и скользнул под нее.
Она пришла в восторг, оказавшись у него на коленях, ощутив ягодицами твердость его естества.
— Я позволю тебе взять его в рот, — шепнул он ей на ухо, — при одном условии. Этот чувственный акт, хотя и необычайно приятный, все же несколько грубоват и неэлегантен, поэтому леди должна быть сверху, чтобы контролировать ситуацию.
— Предоставляешь командовать мне? А как же насчет того, что ты не джентльмен?
Люк лег на спину и повернул Дженис так, что ее бедра распростерлись над его лицом, а рот оказался над возбужденным клинком, восставшим в полной боевой готовности.
— Ты сверху вовсе не потому, что я джентльмен, — пробубнил Люк снизу. — Я руководствовался исключительно своекорыстными соображениями, уверяю тебя.
— Силы небесные! — Она захихикала. — Ты лежишь вверх тормашками. Это ужасно неэлегантно. Вряд ли я выгляжу как леди с того конца.
— Ты права: на мне лежит не леди, а настоящая очаровательная язычница. — И чтобы подтолкнуть ее в нужном направлении, он притянул ее изнывающие женские ножны ко рту и проник языком внутрь.
Она вскрикнула от неожиданности, и локти ее подогнулись, так что лицо оказалось всего в паре дюймов от его возбужденной плоти.
— Как удобно, — прошептала она и, упиваясь его ласками, обхватила губами головку его ствола.
Люк застонал — прямо под крошечным бугорком плоти, жаждущим его прикосновений, — и сладостная дрожь пронзила ее тело.
Несколько минут они так ласкали друг друга: полизывая, посасывая, покусывая. Дженис намеревалась первой привести Люка к вершинам блаженства, но ей не хватило выдержки. Его мастерство любовника было так велико, что она оказалась на грани нового воспарения к небесам, прежде чем поняла это.
Вдруг ни с того ни с сего он прервал свои ласки и сурово произнес:
— Обещай, что не выйдешь за него.
— Я не могу, — прошептала Дженис, и в голосе ее ясно прозвучали нотки раздражения: лоно болезненно пульсировало в ожидании разрядки. — Что, если он пригрозит убить тебя?
— Я уже говорил, что могу позаботиться о себе сам. Скажи сейчас же, что не выйдешь за него.
— Не выйду, — сказала она с твердым намерением сдержать обещание. — Лучше проживу в одиночестве остаток жизни с воспоминаниями о тебе.
Люк удовлетворенно рассмеялся и, немного помедлив, продолжил:
— Прекрасно. Но ты не должна оставаться одна. Обещай, что найдешь себе достойного мужа.
— Нет, — прошептала Дженис. — Кроме тебя, никто мне не нужен. И на этот раз, мистер Каллахан, я не уступлю. А теперь давай вернемся к тому, чем занимались.
Он вздохнул, уткнувшись ей в бедро.
— Ты должна передумать: выйти замуж, а меня забыть.
— Нет, ни за что в жизни!
Он ухватил ее за бедра и притянул ближе, и уже в считаные секунды она содрогалась в конвульсиях возле его губ, в то время как ее собственный язык стремительно вращался вокруг гладкой головки его естества.
Затем он извергся, бурно и неистово, и она все это время оставалась с ним, не отпуская ни на миг, пока он содрогался, со стонами удовлетворения выплескивая семя.
Дженис скатилась с него и обмякла, распластавшись на спине, широко раскинув ослабевшие руки и ноги.
— Если это не доказательство, что я не всегда леди…
Он потянулся к ней, погладил.
— Ты само совершенство.
Сердце ее переполнилось радостью: она сумела все‑таки заполучить его, пусть и ненадолго.
Люк.
— Когда наши пути разойдутся, — спокойно сказал возлюбленный, приподнявшись на локтях, — знай, что ты завладела не только моим телом, но и сердцем.
Эти слова принесли ей огромное удовлетворение.
— Но в мире, где мы живем, любовь моя, — между тем не переставая ее ласкать, продолжал Люк, — этого недостаточно. Тебе требуется защита. Обеспеченность. Общение.
— Ошибаешься! — Она села и отодвинулась от него. — Ты очень ошибаешься, Люк Каллахан. Но это не твоя вина. Ты никогда не знал любви. Да, монахини заботились о тебе, но истинной любви, бескорыстной, на глубинном уровне ты не знал.
Она вскочила на ноги и натянула ночную сорочку.
Люк тоже поднялся.
— Мне это известно. Неужели не понимаешь? Вот поэтому мы и не подходим друг другу. Мы мыслим совершенно по‑разному. Ты надеешься на лучшее. Я же всегда ожидаю самого худшего и готовлюсь к нему. Сейчас ты мне не веришь, но позже, когда расстанемся, поймешь, насколько мы неудачная пара. И когда ты это поймешь, то, оглянувшись назад, вспомнишь этот момент и будешь рада, что я не поддержал твою безумную идею убежать.
— А я скажу тебе другое: это ты, оглянувшись назад, горько пожалеешь о том, что отверг меня.
Она подошла к двери и оглянулась:
— Никогда не поздно передумать. Я буду ждать. Каждую ночь. До конца моей жизни, если придется.
Но он ничего не ответил. В глазах его застыла тоска, а взгляд был полон жалости и беспокойства.
Будто почувствовав это, Дженис добавила:
— И мне тебя жаль, потому что ты трус, Люк Каллахан, несмотря на всю твою силу и ум. Выживает тот, кто принимает мир таким, какой он есть, с его бедами, трудами и невзгодами. Другими словами — живет, а не просто существует, как ты.
Открывая дверь, она все еще надеялась, что он остановит ее, прижмет к себе и скажет: «Давай убежим! Прямо сейчас. Давай».
Но он этого не сделал, даже с места не тронулся.
Подступившие слезы нестерпимо жгли ей глаза, горло перехватило от обиды и разочарования, но Дженис постаралась скрыть свою боль и гнев на него.
Ни малейшего проблеска света от фонаря не проникало из погреба, когда она бесшумно закрыла за собой дверь. Она больше не ощущала запаха его кожи, соленого аромата пота и семени. Не могла больше видеть его глаза, коснуться лица.
Они расстались. Так решил Люк.
Это было самое глупое решение в его жизни.
Но она все равно его любила, любила отказавшегося от нее мужчину… несмотря ни на что.
