— Несчастные случаи происходят в любое время, — огрызнулся Фелипе, — и уверяю тебя, это будет очень похоже на несчастный случай.
— Разумеется. До тех пор пока не вспомнят о моих отношениях с твоим братом и твоей связи с Консуэлой. Думаешь, я такая дурочка и не посеяла семена подозрения в голову Карлоты — семена, которые она повторит Максу. Она рассказывает ему все, разве не так? И она видела тебя с Консуэлой. К тому же она знает, что я боюсь за свою безопасность. Что скажет императрица, если узнает о моей внезапной смерти? Ей это покажется довольно подозрительным, особенно учитывая весьма неприятную ситуацию с этой девушкой, Седано. Это ранит ее в самое сердце, Фелипе.
— Подозрения — еще не доказательство!
Разумеется, Фелипе знал, что даже намек на такой скандал уничтожит его в глазах императора, требовавшего надлежащего поведения от членов своего кабинета. Маленькая сдержанная супружеская неверность, разумеется, допускалась — но убийство? Нет, такое Максимилиан никогда не простит.
Хорхе протянул Аманде поднос с булочками, краем глаза наблюдая за Фелипе, который, похоже, в первый раз с начала разговора заметил его присутствие. Аманда медленно взяла булочку, осторожно глядя на Фелипе, и поднесла ко рту.
Сделав глубокий вдох, Фелипе резко повернулся и пошел к двери. Выходя, он обернулся и холодно посмотрел на жену.
— Не думай, что ты в полной безопасности. — Злобная улыбка заиграла на его губах, когда он с грохотом захлопнул за собой дверь.
Еще не затихло эхо его шагов, как в гостиную вбежала Консуэла. Ее взгляд перебегал с Аманды на Хорхе, когда она спросила, почему Фелипе ушел.
— Что вы сказали такого, что так его разозлило? — Она нахмурилась, когда Хорхе вежливо ответил:
— Они просто обсуждали придворные сплетни.
— Я это разузнаю. — Консуэла выбежала прочь; за дверью раздался быстрый стук ее каблуков по каменному полу холла, когда она побежала за Фелипе.
— Я не доживу до рождения этого ребенка, — прошептала Аманда, и горло сдавили непроизвольные рыдания. — Он найдет способ убить меня.
— Нет, сеньора. Даже дон Фелипе не посмеет сейчас вызвать гнев императора. Максимилиан может быть беспощадным, если захочет. Не забывайте октябрьский декрет…
Только это все последовавшие месяцы вселяло надежду в Аманду, жившую в постоянном страхе, что Фелипе не позволит своей ненависти к ней и Рафаэлю пересилить жажду богатства и власти.
В то время как колесо войны неумолимо раскручивалось, император проводил время за сочинением стихов и наблюдением за птицами, а задача заставить своего мужа сохранить корону Мексики тяжким грузом упала на плечи Карлоты. Армия Соединенных Штатов, несмотря на требования империи, больше не пыталась даже изображать нейтралитет вдоль границы Рио-Гранде, а партизаны постоянно донимали французские войска своими молниеносными рейдами.
Маршал Базен, орудие Наполеона в Мексике, настаивал, что надо бросить и Мексику и Максимилиана, но Наполеон выжидал. Идиллическая жизнь в Куэрнаваке внушила Максимилиану ложное ощущение безопасности, из которого он был грубо выдернут. Куда бы он ни повернулся, императора встречало предательство. Его новые друзья, французы и мексиканцы, либо были отозваны во Францию, либо изгнаны, а мексиканский климат сгубил его самого преданного и знающего союзника, Лангле, который внезапно умер от сердечного приступа.
Аманда получила от Карлоты, все еще находившейся в Куэрнаваке, несколько писем — жалостливые карикатуры ее обычного убедительного стиля. Карлота писала о простых, повседневных вещах: о колибри, сидящих на ветке дурмана под ее окном; о редких бабочках, пойманных для коллекции Биллимека; о том, как ее любимая фрейлина, дочь старого Гутиэреса, пыталась научить ее играть хабанеру на мандолине. Она также присутствовала на мессе по ее бабке в соборе в Куэрнаваке, где прихожанами были в основном индейцы, «у которых, возможно, и не хватало кринолинов, но в сердце они более религиозны, чем другие люди, и по крайней мере знают, как молиться…»
Максимилиан, все еще занятый в столице, отчаянно пытался организовать мексиканскую армию при вялой поддержке Базена. Алберт ван дер Смиссен, чье имя было связано с Карлотой, когда он утешал юную императрицу после смерти ее отца, вступил в полк генерала Туна на севере, чтобы строить новую линию обороны вокруг Сан-Луис-Потоси. Ван дер Смиссен предупреждал императора, что бельгийцы находятся на грани мятежа.
Слухи быстро распространялись, и к концу мая, когда Карлота вернулась в Мехико для своего первого публичного появления на празднике Тела Христова, она намеренно надела белый кринолин, покрытый бриллиантами, чтобы опровергнуть сплетню, будто она отправила свои драгоценности для сохранности в Англию. Никакой вымысел не казался теперь слишком фантастичным, чтобы в него поверили; к тому же каждый второй человек в столице был шпионом. Коренное население жило в страхе и неуверенности, а среди европейцев вслед за новостями из штата Сонора распространилась паника. Город Эрмосильо захватили мятежники, и каждый из тридцати семи живших там французов был убит. Протест против маршала Базена оказался столь горяч, что он несколько дней не отваживался выйти на улицу, и даже в самых отдаленных районах страны стало известно, что силы императора истощаются.
— Мы победили! — ликовал Рамон, ударяя кулаком в ладонь и радостно улыбаясь. — Французам не хватает людей и припасов…
— А нам хватает? — сухо перебил его Рафаэль. Он сидел под холодным дождем, вода капала с широких полей его шляпы в побитую оловянную кружку, в которой оставалось немного горького кофе. Что ж, по крайней мере горячий и согревает изнутри.
Рамон бросил на него быстрый взгляд.
— Думаете, мы победим, Эль Леон?
— Si, но еще не победили, дружище.
— Скоро победим?
— Может быть, через год. — Заметив испуг на лице юноши, Рафаэль рассмеялся. — А ты думал, они уйдут и отправятся домой? Не все так просто.
Рамон ссутулился у глинобитной стены полусожженной хибары, от которой остались только куски соломенной крыши и закопченные осыпающиеся стены. По крайней мере это могло послужить хоть каким-то укрытием от внезапной весенней бури.
— Что вы будете делать, когда снова наступит мир? — небрежно спросил Рамон, поднимая глаза. Эль Леон задумчиво смотрел на далекие горы; золотые глаза его затуманились от воспоминаний, и юноша пожалел о своем вопросе, слишком поздно вспомнив об Аманде.
Боев было так много, а времени так мало, что вначале никак не получалось послать Аманде весточку. А потом пришло письмо из Каса-де-Леон, которое ясно дало понять Рафаэлю, что сейчас она хочет остаться с Фелипе, так как решила предпочесть жизнь в роскоши жизни жены объявленного вне закона хуариста. Как непредсказуемы женщины! Рафаэль вспомнил, как Аманда цеплялась за него, умоляя взять с собой. Что ж, проще взять то, что доступно, чем ждать. Должно быть, он все-таки был прав тогда, предположив, что она по своей воле вышла замуж за Фелипе. Разве теперь она не доказала это? Ее письмо было холодным, решительным и… К черту этот назойливый образ Фелипе, обнимающего Аманду ночью и занимающегося с ней любовью…
