– Как случилось, что ты вовремя оказался в коттедже? – поинтересовался Эш.
Брэнд внимательно посмотрел на него:
– Марион умудрилась убедить мисс Каттер разжечь камин. Я увидел дым из трубы и пошел разузнать.
Он не сказал Эшу, что это больше походило на кавалерийскую атаку. Он нашел Прайори практически безлюдным, но один из лакеев сообщил ему, что Марион и мисс Каттер ушли на прогулку. Он искал их в огороде, когда увидел дым, поднимающийся из трубы коттеджа. Он думал, сердце разорвется от страха за Марион. Но это ерунда по сравнению с тем, что он почувствовал, когда увидел на лестнице маленькую фигурку, объятую пламенем. Он испугался, что это Марион.
– Значит, ты уже догадался, что мисс Каттер и есть ваш злодей? Но как?
Брэнд улыбнулся:
– Собака была отравлена.
– Что?
– Это долго объяснять, а я предпочел бы услышать, чем закончилась история с Дэвидом Керром.
Эш бросил Брэнду небольшой сверток.
– Дэвид Керр сейчас на пути в Канаду.
Брэнд развернул сверток. Изумрудные серьги и кольцо Марион упали ему в руку.
– Керр сказал правду, – заметил Эш. – Он выручил за них жалкие гроши. Ювелир сохранил расписку.
– Нам повезло, что ювелир не продал их кому-то другому.
– Изумруды он хотел подарить своей возлюбленной. Пришлось заплатить ему гораздо больше, чем он заплатил Керру. А потом я спрятал драгоценности в вещах Керра.
Эш от души рассмеялся.
– Видел бы ты его лицо, когда сыщики с Боу-стрит вошли к нему и стали обыскивать комнату. Я сунул изумруды в один из ящиков комода. – Эш ухмыльнулся, вспомнив ту сцену. – А потом его оттащили к мировому судье на Боу-стрит и обвинили в краже фамильных драгоценностей моей матери. Ничто так не приводит человека в чувство, как угроза виселицы. Я сказал судье, что сниму обвинения, если мистер Керр заплатит мне за мамины драгоценности. Разумеется, у Керра не было денег, поэтому я согласился на долговую расписку.
– Отлично сработано. – Брэнд сунул пальцы в конверт и вытащил листок бумаги.
Глаза Эша удовлетворенно блеснули.
– Расписка на сумму в десять тысяч фунтов, подписанная и засвидетельствованная. Если он вздумает вернуться в Англию или навредить леди Марион, то немедленно будет отправлен в долговую тюрьму. Это еще не все. – Эш взял сверток из рук Брэнда и вытащил два сложенных листка бумаги. – Приходские записи, как ты просил. Вот беспринципный гаденыш, а? – Эш рассмеялся. – Но не более беспринципный, чем мы, когда дело того стоит.
– Он недостоин даже презрения. Будь моя воля, я бы отдал его под суд. Смертную казнь скорее всего заменили бы ссылкой.
– Я полагаю, Марион была бы против?
– Я не хотел подвергать ее этому испытанию.
Он проглотил вздох. Все, что казалось таким простым до ужасных событий прошлой недели, теперь усложнилось. Марион только что похоронила давно потерянную тетю. В Прайори все были в трауре. Если следовать условностям, то в течение последующих шести месяцев ни о какой свадьбе не может быть и речи.
Это его совсем не устраивало. Три человека, которые по большому счету были сами виноваты в своей смерти, три человека, которые не заслуживали уважения, оплакивались теми, кому больше всех следовало презирать их.
– Как все это отразится на выборах, Брэнд? – спросил Эш.
– Что?
Эш потянулся за бутылкой кларета и вновь наполнил свой бокал.
– Полагаю, что тела, усеивающие Прайори, – единственное, о чем могут говорить сейчас твои избиратели.
Брэнд сдержал резкий ответ. Быть может, ему стоит взять пример с Эша. Возможно, и есть что-то извращенно забавное в этой ситуации. И быть может, склонность Эша обращать в шутку любые неприятности – как раз то, что нужно, чтобы стряхнуть с себя хандру.
– Насчет этого ты прав. Больше они ни о чем не могут говорить. Им интересны не мои будущие действия в парламенте, а кровавые подробности убийств мисс Каттер.
Они потягивали кларет в удрученном молчании. Эш поднялся.
– Ну и черт с ним, – сказал он. – Если тебя не изберут, это не конец света. Пойдем-ка в бар и раздавим бутылочку бренди. Это лучше, чем хандрить здесь. Если, конечно, твои избиратели не возражают против того, чтобы их кандидат пил на людях.
Брэнд тоже встал.
– Честно говоря, мне начхать на то, что думают мои избиратели. Кстати, – сказал он, – сколько я тебе должен за избавление от Керра?
Эш переступил с ноги на ногу.
– Мне пришлось заплатить его долги и дать некоторую сумму, чтобы начать новую жизнь в Канаде.
– Сколько? – стоически спросил Брэнд.
– Три тысячи, – ответил Эш.
– Три тысячи фунтов? – Брэнд был потрясен.
– Нет. Три тысячи гиней. Он умеет торговаться.
Брэнд вытаращил глаза, потом покачал головой и обнял Эша за плечи.
– Тогда две бутылки бренди, – сказал он и рассмеялся.
Настроение Марион было ничем не лучше, чем у Брэнда. Со времени его отъезда в Брайтон все трапезы Прайори стали походить на поминки, а сотрапезники – на стаю ворон. Поднимаясь по лестнице в свою комнату после одного из таких обедов, Марион была так раздражена, что хотелось рвать на себе волосы. Она чувствовала себя лицемеркой, одеваясь в черное, и даже не подумала бы надеть траур, если бы не скорбь герцогини. Три далеко не лучших человека пришли к плохому концу. Им некого винить, кроме самих себя.
Ханну в конце концов похоронили по-христиански, но зло, которое она привела в движение, все еще продолжало жить. Флора сказала Фебе, а та, в свою очередь, Марион, что Теодора упаковывает свои сундуки и уезжает жить к отцу. Новость не была неожиданной, потому что Теодора последние дни почти не выходила из своих комнат, а Роберт, похоже, поселился в доме Брэнда. Хотелось бы Марион, чтобы Брэнд был здесь. Без него семья распадалась на части, а она не знала, как это остановить.
Она долго сидела на краю кровати, перебирая в мыслях все, что Брэнд рассказал ей о Роберте, Теодоре и Флоре. Она не понимала, почему для нее это имеет такое большое значение.
Шкатулка Ханны стояла в верхнем ящике комода. Марион по натуре не была импульсивна, но в эту минуту она приняла решение: Теодора должна знать, что Роберт не изменял ей с Ханной. Что это Ханна преследовала его, а не наоборот.
Она достала шкатулку из ящика комода и вышла из комнаты.
* * *
Теодора была удивлена, увидев ее, но не проявила враждебности.
– Какой сюрприз, – проговорила она. – Я была уверена, что все, затаив дыхание, ждут, когда я уеду.
– Нет, – возразила Марион. – Думаю, я единственная знаю, что вы уезжаете.
– О, они знают, уж поверьте мне. Слуги наверняка всем разболтали об упакованных сундуках.
Марион, не дожидаясь приглашения, села на стул. Теодора вздохнула и села на маленький диванчик. Смотрела она вопросительно, но не слишком ободряюще. Марион прокашлялась.
