— Конюху?!
— Именно. Кэтрин, разумеется, не желала открытого скандала и позора: для этого она была слишком надменна. Она думала, что, если правильно разыграет свои карты, сможет и на елку влезть, и не исцарапаться. И я был идеальной мишенью для ее целей. Не так ли? Слишком большой пуританин и чертовски благороден, чтобы допустить мысль о женитьбе на начинающей потаскухе. Боже, а я клялся, что никогда в жизни так не поступлю. Особенно после того как видел, сколько боли и несчастий принесла своим детям твоя распутная тетка!
— Тетя Джорджиана?!
— Она самая.
Йен кивнул, снова сел рядом с ней и долго молчал.
— Кэтрин была еще хуже, — признался он наконец. — Распутница Хоксклифф по крайней мере не делала тайны из своих похождений и отважно выносила последствия, которые неминуемо валились на ее голову. Моя жена была не только лгуньей, но и трусихой. Знаешь, я пытался. И вступил в брак с полным намерением быть честным, порядочным мужем. Первые две недели, пока истина не вышла на свет, я делал все возможное. Обращался с ней нежно, заботливо и старался предугадать каждое желание. Даже надеялся со временем полюбить ее. И наивно предполагал, что когда-нибудь она сможет полюбить меня. — Он горько улыбнулся. — Но, к сожалению, выяснилось, что она увлечена все тем же конюхом.
— И что же ты сделал?
— После того как застал ее с пузырьком свиной крови в руках, начался скандал. Я кричал. Она плакала.
— Ты ударил ее?
Йен нетерпеливо обернулся к ней:
— Джорджиана, ты действительно считаешь, что я способен ударить женщину?
Джорджи покаянно потупилась:
— Прости. Нет, конечно.
— Рад, что ты по крайней мере в этих грехах меня не обвиняешь! Нет, я угрозами и давлением заставил ее признаться во всем. Лучше всего подействовало обещание обличить ее перед всем светом. Мне было противно слышать о том, сколько раз она встречалась с ним и какие слуги помогали ей скрыть эту связь. К утру я вполне ясно представлял всю картину ее падения.
— И, должно быть, не тратя времени, попытался справиться с ситуацией.
— Совершенно верно. На следующий день я выгнал всех ее слуг, приказал моим не выпускать ее из виду и поскакал в конюшни, чтобы положить конец этой связи.
— То есть ты посадил ее под домашний арест. Как сделал со мной в Калькутте.
Йен смущенно взглянул на жену, озадаченный сравнением, но поскольку ответа не нашлось, продолжил свой рассказ.
— Приехав в конюшни, я нашел этого человека и поговорил с ним с глазу на глаз.
— Он попытался решить дело кулаками?
— Наоборот. Задумал шантажировать меня. Моя жена была влюблена в него, но он не питал к ней никаких чувств. Аморальный негодяй. Ему нравилось спать с ней, но его интересы были чисто меркантильными. Он хотел сто фунтов в обмен на свое молчание.
— Не слишком большая сумма, учитывая обстоятельства. Ты заплатил?
— Нет, черт побери! Я никогда не позволял шантажировать себя! Сказал, что у него есть двадцать четыре часа, чтобы убраться из Англии, иначе он мертвец. И что, если он когда-то посмеет открыть рот и сказать хотя бы слово о моей жене, я найду его, куда бы он ни скрылся, и убью как собаку.
— Понимаю.
— Он сбежал.
— Как всякий бы сделал на его месте, — сухо добавила она.
— Отправился в Кале. Рай для мерзавцев. — Йен тяжко вздохнул и покачал головой. — Собственно говоря, оглядываясь назад, я вижу, что в этом и была моя главная ошибка, если не считать женитьбы на Кэтрин.
— Что же ты сделал?
— Солгал ей. Сказал, что он мертв. Что убил его. Большинство мужчин на моем месте сделали бы то же самое. Я знал, что из-за этого она возненавидит меня еще сильнее. Но хотел, чтобы он навсегда убрался из нашей жизни. Не хватало еще, чтобы она питала хоть какие-то надежды на его возвращение. Пусть знает, что все кончено. И я сказал ей все это потому… что хотел причинить боль. — Он отвел глаза. — Как я уже сказал, у меня нет оснований этим гордиться.
Джорджи молча смотрела на него.
— После этого все успокоилось. Я знал, что сумел ранить ее, потому что она ушла в себя. Я по-прежнему приказывал слугам следить за каждым ее движением. Девять месяцев спустя она родила мальчика. Но был ли это мой сын, истинный наследник рода и всего моего состояния? Или низкорожденный ублюдок конюха? Я никак не мог знать этого наверняка.
— Мэтью, — ахнула она.
— Мэтью, — медленно кивнул Йен.
Джорджи не знала, что сказать, хотя остро ощущала боль от предательства женщины, бывшей его женой. От разочарования и унижения.
Теперь она поняла природу отчуждения между Йеном и его сыном.
— Ты сомневался в своем отцовстве?
— Да, и очень долго.
— Надеюсь, теперь уже нет? Неужели не видишь, что он точная твоя копия? У него твои темные волосы, те же редкие веснушки, та же форма носа, — мягко заметила она, скользя взглядом по любимому лицу. — Он весь твой. Даже характер. Спокойный и серьезный. Умный и любознательный.
— И своевольный? — добавил он с насмешливой улыбкой, напомнившей ей о сегодняшнем взрыве Мэтью.
Его вспыльчивость тоже иногда принимала опасные размеры.
Она настороженно улыбнулась в ответ:
— О да, он твой сын, и аристократ до кончиков ногтей.
— Поэтому ему нужно усвоить правила дисциплины. Мужчина моего положения обладает слишком большой властью и имеет слишком много золота и влияния, чтобы делать все, что в голову взбредет.
— Не смею возражать.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Йен потянулся к ее руке, и Джорджи не отстранилась. Но хотя ей страстно хотелось обнять его, она сдержалась.
— Ты так и не рассказал, как умерла Кэтрин.
Он кивнул, выпустил ее руку и тяжело вздохнул.
— По мере того как шли месяцы ее беременности, я стал замечать в ней перемены.
— Какие именно?
— К лучшему. Она больше не питала ко мне былой ненависти и даже бывала любезной. Я счел это хорошим знаком, решил, что она, возможно, стала забывать своего конюха. И не собирался нанимать кормилицу, когда родится ребенок. Подумал, что это вынудит Кэтрин впервые в жизни почувствовать ответственность за кого-то. Я сознавал, что она не любит меня, и боялся, что из-за этого откажется от ребенка. А если ей придется кормить дитя грудью, это усилит связь между ним и матерью.
Наконец настал день родов. Мэтью появился на свет днем, и акушерка сообщила, что это мальчик и мать и ребенок здоровы.
— И никакой лихорадки?
— Нет, — прошептал Йен, опуская глаза. — Прости, что лгал тебе.
Она положила руку на его плечо.
— Что же случилось, дорогой?
