Да, он изменился, но нельзя сказать, что чувствовал себя счастливым в связи с этим сейчас. Его никак нельзя было назвать любезным, когда он пробурчал:
– Дарю тебе жизнь и чтоб ты больше не попадался мне.
Гилберт никогда не упускал своего, если подворачивался случай.
– Отдай мне по крайней мере Эмбрей.
Ровена открыла рот от изумления.
– Нет, Уоррик, нет, не надо. Он не заслуживает…
– Я решаю, что заслуживает твоя спасенная жизнь… – отрезал Уоррик. – Так уж вышло, что замок, – да нет, сто замков – не могут сравниться с тем, что ты для меня значишь.
Не очень романтическое сравнение, но смысл, скрывавшейся за этими словами, лишил ее на время дара речи, и этого времени хватило Уоррику, чтобы сказать Гилберту:
– Ты должен присягнуть мне в верности.
Гилберт развлекался про себя иронии судьбы, которая вынуждает теперь Уоррика защищать его.
– Сделано. И Ровена…
Уоррик поднял меч, и выражение его лица стало угрожающим.
– Ровена будет моей женой, если согласится. В любом случае, она никогда не окажется вновь под твоей опекой. Не испытывай моего терпения, д'Эмбрей. Бери то, что я предлагаю, и считай, что тебе повезло.
Гилберт отпустил Ровену, и она немедленно оказалась в объятиях Уоррика. Столь резкий контраст привел к тому, что на нее опять нахлынула боль и напомнила ей, что теперь уже пришло время заканчивать с их спорами.
– Если вы оба закончили, то моя дочь собирается сейчас родиться, Уоррик, и не здесь, на крыше.
Оба они посмотрели на нее в смущении, поэтому она сочла нужным добавить с большим нажимом:
– Сейчас, Уоррик!
Паника, естественно. Действительно, мужчины иногда так беспомощны…
– И зачем так кричать, когда все уже позади? – пожелала узнать Милдред, передавая ребенка в руки Ровены. – Ты молодец, моя милая. Он просто ангел, самый…
– Он? Должна быть, она, – воскликнула Ровена, но не смогла сдержать улыбку, узрев свое златовласое дитя.
Милдред довольно рассмеялась:
– Ты больше не можешь отказывать ему. Посмотри, сколько месяцев ты заставляешь мужчину страдать. Мне его жалко.
– И ты тоже, – вздохнула Ровена. – Ты была единственной, кто не надоедал мне уговорами на эту тему.
– Только потому, что я знала, ты заупрямишься еще больше. А у тебя нет никаких причин для упрямства. Ты уже должна понять, что он любит тебя. Но ты заставила его ждать до последней минуты, чтобы жениться на тебе!
– Ждать? – изумилась Ровена. – Он привел мне повивальную бабку, он привел мне священника! И они не отступили, пока я не сказала «да». Это был шантаж. Это было…
– Простое упрямство с твоей стороны. Ты знала, что выйдешь за него. Просто хотела заставить страдать его до конца.
Ровена уговорила себя промолчать. Спорить с Милдред на эту тему бессмысленно.
Конечно, она была упряма. Этот человек хотел умереть ради нее. Никакое ее недовольство не могло поспорить с таким фактом.
– Где мой муж?
– Ждет снаружи. Он еще не видел сына. Я покажу ему, можно, Ровена?
Не дожидаясь ответа, Милдред направилась к дверям пригласить Уоррика.
И вот он уже здесь и смотрит сверху на нее с такой теплотой и гордостью, что остатки ее враждебности испарились. В конце концов она любит его. Это было настолько ясно еще до того, как она его покинула, что бесполезно отрицать далее.
Она широко улыбнулась ему:
– Как он тебе нравится?
Уоррик еще даже не взглянул на ребенка. Он сделал это сейчас, но его взгляд немедленно переместился обратно на Ровену. И в нем плясали смешинки.
– Я надеюсь, со временем он будет выглядеть лучше?
Она встревоженно обернулась посмотреть на сына, но потом улыбнулась.
– С ним все в порядке. Все новорожденные и должны быть красными и сморщенными.
– А где дочь, которую ты хотела мне подарить?
Она вспыхнула, потом усмехнулась.
– Я думаю, в конце концов, мне повезло, милорд – правда, не в этом.
Он присел на край кровати и одарил ее неожиданным поцелуем.
– Спасибо.
– Это было не так уж тяжело – ну ладно, может быть, немного.
– Нет, я благодарю тебя, что ты согласилась выйти за меня замуж.
– О! – сказала она, чувствуя, как тепло и радость заполняют ее. – Это было в действительности… мое удовольствие.
Потом последовал еще один поцелуй, он был более горячим, чем нежным.
– Ты уже не сердишься на меня?
– Нет, но если ты когда-нибудь еще посадишь меня в свою темницу…
– У меня больше нет темницы. Я велел ее засыпать, как только ты уехала в Турес.
– Почему? – удивленно спросила она.
– Это – невыносимое напоминание о том, что я наделал.
– Но у тебя были причины, Уоррик. Даже я могу…
– Не оправдывай меня – или ты уже забыла, что сказала мне на прощание?
Он был серьезен.
– Ну ладно, пострадай еще, если считаешь нужным. Но что касается меня, там было довольно хорошо, в этой темнице.
– Возможно, я несколько поспешил. Ну, я всегда могу приказать откопать ее, если будет нужно.
– Лучше уж не надо, милорд, – предостерегающе сказала она.
– Ну, тогда, если мне опять потребуется запереть тебя в моих покоях, – сначала удостоверюсь, что я тоже там заперт вместе с тобой.
– О, против этого я не возражаю.
– Значит, ты все же бесстыдная девица?
– Ты, мне кажется, не возражаешь против такого бесстыдства?
– Нет, я не возражаю.
– И ты любишь меня?
– Правда, я люблю тебя.
– Не говори это так, как будто делаешь мне одолжение. Ты любишь меня, Уоррик. Как ты можешь не любить, когда я…
– Я люблю тебя.
Это звучало уже лучше, настолько лучше, что она притянула его вниз еще для одного поцелуя, а потом нежно прошептала:
– Я счастлива, что это был ты, Уоррик. Так счастлива.
Он припомнил эти слова, сказанные так давно, и признался, наконец:
– Так же как и я, миледи.
