Коннор смотрел, как они уходят, со странным стеснением в груди. Он очень хотел стать представителем этих людей, помочь им как-то наладить жизнь. И он задумался, испытывал ли босс Крокер – хоть когда-нибудь – это желание служить людям.
Делани направлял возчиков, развозивших пиво, и давал указания парням, разбиравшим трибуну, а Коннор заметил карету, которая, вывернув из боковой улицы, направилась прямо к нему. Он наблюдал с растущим страхом, как экипаж въехал на площадь и остановился в нескольких футах от него. Дверь распахнулась, и появился яростно жующий сигару Крокер.
– Барроу! – завопил он что было мочи. – Поди сюда! Коннор подошел к карете и увидел, что внутри сидят Чарлз Мерфи и кандидат в мэры Томас Гилрой. Как только дверца за ним захлопнулась, карета двинулась с места. У Крокера побагровело лицо, Мерфи был мрачен, а Гилрой в раздражении похлопывал свернутой газетой по ладони.
– Ты просто дубина! – прорычал Крокер, как только они тронулись. – Что ты, черт побери, наделал? Я же сказал тебе держаться подальше от этой женщины, я говорил тебе оставаться чистеньким, а ты все равно вляпался в историю! – Он был так зол, что на его висках и на шее вздулись вены. – Годы работы, а теперь все повисло на волоске... из-за того, что ты не можешь справиться с тем, что у тебя в штанах!
– Послушайте, если это из-за Делани... – начал Коннор.
– Покажи ему! – приказал Крокер Гилрою, и тот, развернув газету, сунул ее Коннору. Крокер наклонился и ткнул пальцем в середину первой страницы. – Посмотри на эту пакость! Посмотри! Что теперь скажешь в свое оправдание?
Коннор почувствовал, как внутри у него все похолодело. Заголовок объяснял все. Опять его отношения с Биби обсуждались в печати, и ему опять надо давать объяснения.
– Я был там, чтобы свидетельствовать и чтобы помочь им выяснить правду, – проговорил он.
– Правду? – Крокер выхватил у него газету. – Единственная правда, которую тебе надо знать, – это что ты сейчас на полдюйма от того, чтобы вылететь из предвыборной гонки! – Он с шумом откинулся на сиденье и, кипя от негодования, некоторое время молча смотрел в окно. Потом, все еще тяжело дыша, босс пригвоздил Коннора взглядом к месту. – Что такого особенного в этом клочке муслина? Ты несешь чепуху и спотыкаешься о собственные я... словно влюбленный мальчишка, и не понимаешь, что она с тобой делает. – Он наклонился вперед и, чеканя каждое слово, проговорил: – Позволь дать тебе ценный совет, Барроу. Все они в темноте одинаковы. Найди себе хорошенькую шлюшку и освободись от лишнего напряжения.
Коннор почувствовал себя так, как будто с него живьем содрали кожу... До настоящего момента Коннор не верил, что его босс, опытный политик, может быть таким, каким некоторые описывали его в сплетнях. Крокер – глава банды, действующий принуждением и давлением, жадный до власти и коварный. Но сейчас Коннор видел его стремление любым способом, даже бесчестным, навязать свою волю. Женщина была для него всего-навсего «юбкой». Не важно, дешевка она, купленная на улице за пару монет, или дама образованная, воспитанная, благородная... у нее есть всего лишь одно достоинство. Включая и Беатрис фон Фюрстенберг. Его умная, сильная, щедрая и смелая Биби была всего лишь неподходящей «юбкой».
– Скажи ему, – приказал Крокер, пихнув Мерфи в бок локтем.
Коннор сжал кулаки в карманах пиджака, глядя на Мерфи, которому этот приказ был явно неприятен. Но Мерфи прежде всего был хорошим исполнителем, а исполнитель всегда подчиняется приказам.
– Мы возвращаемся в «Таммани Холл», – безжизненным, ничего не значащим голосом проговорил он. – Мы собрали несколько репортеров в приемной... представителей всех ведущих газет. Ты будешь отрицать свою причастность к суфражистской организации и объявишь, что борьбу за права женщин ведет опасная группировка, толкающая женщин на дурной путь и расшатывающая основы общества. – Тут он замолчал и посмотрел на Крокера, который грубо приказал ему продолжать. – Затем ты будешь отрицать личные связи с этой фон Фюрстенберг и скажешь, что тебя ввели в заблуждение по поводу банка, который ты представлял. Ты заявишь, что прекратил все отношения с ней и ее корпорацией. – Мерфи остановился, борясь с неловкостью перед последними словами. – И тебе придется поступить именно так, как объявишь. Больше ты ее не увидишь.
– Сделай все, что надо, чтобы покончить с этим. Скажи ей что хочешь... черт, да скажи ей правду, что это мы заставляем тебя порвать с ней, – скомандовал Крокер. – Но сделай это. – Он уставился на Коннора. – Все понял?
– Конечно, – ответил Коннор, пытаясь вернуть хоть часть былого спокойствия и лихорадочно обдумывая, что делать.
Через несколько минут он предстанет перед дюжиной репортеров, а позади, дыша ему в затылок, будет стоять Крокер и весь «Таммани Холл». Если он хочет спасти свою карьеру, свое политическое будущее, он должен не только отречься, но и осудить все то, что вернуло ему счастье и придало смысл жизни. Больше всего его поражало то, что от него, без сомнения, ожидали подобных действий. Они рассчитывали, что он покорится их власти. Вот таким они его видели... честолюбивым, способным и абсолютно, до бесстыдства податливым. Он сделает все, что от него потребуют. И таким они его видели потому, что, как он сейчас понял, многие годы он именно таким и был.
Коннор сидел, обхватив голову руками, пока карета не остановилась. Один за другим пассажиры вышли из экипажа, а он остался.
– Пошли, Барроу, – мрачно проворчал Крокер. – Покончим с этим.
Двигаясь в тумане гнева и отчаяния, Коннор спустился по ступенькам и пересек тротуар к дверям «Таммани Холла». С каждым его шагом по направлению к главному входу и к залу для приемов волнение росло. Кто-то снял с него пальто, кто-то еще прошелся по пиджаку щеткой.
Двери распахнулись, и он увидел больше дюжины репортеров. Они были здесь, чтобы увидеть, как он продаст свою душу в угоду «Таммани Холлу» и собственному честолюбию. И, проходя в двери, Коннор ощутил, как его охватывает какое-то странное спокойствие. Вот оно, самое большое испытание. Единственная ситуация, из которой нельзя выбраться при помощи сладких речей. Он на мгновение закрыл глаза, потом открыл их и вошел в комнату.
На него тотчас же обрушился шквал вопросов, которые он проигнорировал, направляясь к небольшой деревянной трибуне в конце зала. Коннор поднял руки, прося тишины, и сказал, что намерен сделать заявление, а уже потом ответит на все вопросы. Он помолчал, оглядел зал, сделал глубокий вдох и представил, что на его месте сейчас стоит Беатрис фон Фюрстенберг.
– Джентльмены, вы собрались здесь, чтобы услышать заявление, необходимость которого была продиктована недавними событиями, и узнать мое мнение по поводу статьи в утреннем номере «Уордд». В газетах предполагается, а моими оппонентами прямо ставится мне в вину, что я не только заигрывал, но и принимал самое активное участие в набирающей силу борьбе женщин за свои права. Далее... то, что с моей помощью было получено разрешение от комиссии штата на учреждение банка, в котором намерены открывать денежные счета женщинам на тех же основаниях, что и мужчинам. Этот факт был предъявлен как свидетельство моей растущей заинтересованности как в женском движении, так и в некоей особе... миссис Беатрис фон Фюрстенберг. Я пришел сюда сегодня, чтобы заявить окончательно и недвусмысленно, что каждое из этих утверждений, подозрений и предположений является... абсолютной, неоспоримой и неопровержимой правдой.
