– Джентльмены, вы собрались здесь, чтобы услышать заявление, необходимость которого была продиктована недавними событиями, и узнать мое мнение по поводу статьи в утреннем номере «Уордд». В газетах предполагается, а моими оппонентами прямо ставится мне в вину, что я не только заигрывал, но и принимал самое активное участие в набирающей силу борьбе женщин за свои права. Далее... то, что с моей помощью было получено разрешение от комиссии штата на учреждение банка, в котором намерены открывать денежные счета женщинам на тех же основаниях, что и мужчинам. Этот факт был предъявлен как свидетельство моей растущей заинтересованности как в женском движении, так и в некоей особе... миссис Беатрис фон Фюрстенберг. Я пришел сюда сегодня, чтобы заявить окончательно и недвусмысленно, что каждое из этих утверждений, подозрений и предположений является... абсолютной, неоспоримой и неопровержимой правдой.
Коннор достиг такой ловкости в искусстве словесного жонглирования, что все присутствующие пребывали в полной уверенности, что он только что произнес опровержение.
Только через минуту до них дошло, что на самом деле Коннор сказал совсем другое, а он в то время продолжал говорить, обращаясь к ошеломленной, сбитой столку аудитории.
– За последний месяц я действительно поверил в необходимость равноправия для женщин. Я впервые увидел, с какой несправедливостью им приходится сталкиваться в нашем мире, и думаю, с этим необходимо что-то делать. Я полагаю, что одним из лучших способов борьбы с этой несправедливостью является предоставление женщинам права, которым они уже должны обладать как человеческие существа... права голоса.
Какое-то клокотание, доносившееся из-за спины Кон-нора, внезапно переросло в нервный смех. Рядом появился босс Крокер с вымученной улыбкой на лице и свирепо схватил его за руку.
– Более остроумного парня не найдешь во всем Нью-Йорке, – с неестественной веселостью проговорил он.
– Действительно остроумного, – ответил Коннор, не обращая внимания на боль в руке, сжимаемой боссом. – И наконец, я должен сказать, что рад иметь дело как с «Барроу стейт бэнк», так и с замечательной женщиной, которая не только выносила идею создания этого банка, но и усердно работает над ее воплощением. Глубочайшее восхищение вызывает у меня Беатрис фон Фюрстенберг. – Он улыбнулся своей знаменитой очаровывающей улыбкой. – И я надеюсь, что со временем все население Нью-Йорка будет испытывать к ней такие же чувства.
Один легкий нервный смешок донесся из-за его спины. Все остальные присутствующие затаили дыхание, наблюдая за Крокером и ожидая взрыва. Им не пришлось ждать долго.
– Ты же не это хотел сказать, парень. Прекрасная шутка. Ну а теперь скажи ребятам то, ради чего ты их собрал.
Его глаза сверкали, обещая одно из двух: снисхождение, если Коннор достаточно быстро раскается, и кару, если нет. Коннору давался последний шанс.
Все это с ним уже происходило. Десять лет назад он стоял перед таким же выбором – легкий путь или правильный. Подчиниться чужой воле и отказаться от всего, что он любил и во что верил, или потерять всякую надежду на удобную жизнь и перспективу на будущее. Все возвращаюсь на круги своя. И, оставаясь самим собой, сейчас, после того как он нашел смысл жизни, Коннор не мог притворяться, что его вновь обретенные ценности и убеждения не существуют.
Коннор рывком освободил руку и отступил, всем своим видом выражая решимость.
– Это именно то, что я намеревался сказать, – с яростным спокойствием провозгласил он.
– Последний шанс, будь ты проклят! – взревел Крокер, заглушая шум и хаос вокруг них. – Скажи им то, о чем мы договорились!
– Нет.
Босс ткнул толстым пальцем в лицо Коннору.
– Ты больше не участвуешь в выборах! – прорычал он. – Черт, ты больше не член нашей партии!
Мерфи и Гилрои держали Крокера, чтобы тот не бросился на Коннора. А тот ощущал необычайный прилив сил – он полностью владел собой в отличие от своего противника.
– Прекрасно, – жестко проговорил он, повернулся и вышел.
Вечером «Ирвинг-Холл» был весь увешан красными, голубыми и белыми полотнищами, ярко освещен снаружи, и повсюду, где только можно, были прикреплены плакаты, расписывающие достоинства двух кандидатов в конгресс, которые должны были участвовать в сегодняшних дебатах. Но когда Беатрис, Лейси, Франни, Элис и Эстер Роуз подошли к зданию, они увидели, что среди репортеров ведущих газет царит смятение, а каждый, кто приближался к главному входу, на секунду останавливался, а потом уходил прочь. Только у ступеней они поняли, что все читали объявление, вывешенное на дверях. На обратной стороне плаката кривыми буквами кто-то торопливо вывел: «Дебаты отменяются – Барроу не участвует в выборах».
Беатрис смотрела на объявление, думая о том, что это, должно быть, самая жестокая шутка со стороны «Таммани». Потом Франни подлетела к дверям и яростно забарабанила в них, пока не появился престарелый швейцар и не уверил их, что дебаты действительно отменены и именно по той причине, которая указана. Когда дамы потребовали от него подробностей, он буркнул «купите газету» и захлопнул дверь.
Они задержали ближайшего разносчика газет, купили у него один экземпляр и, стоя под большим газовым фонарем, прочитали тонкий листок специального выпуска. Газета излагала детали с ошеломляющей, как они позже узнали, точностью. Когда Лейси еще читала, у Беатрис начали дрожать руки, и вскоре все смотрели только на нее.
– Он публично поддержал суфражистское движение, – в ужасе пробормотала Лейси.
– Хорошо! – Франни ткнула кулачком в воздух. – Теперь у нас есть свой кандидат!
– Но он же отстранен от участия в выборах, – сказала Эстер Роуз. – Какая нам от этого польза?
– Они его вышвырнули, – простонала Лейси. – Неужели они могут так поступить?
Элис взяла газету из рук подруги и закончила чтение.
– Как они могла так с ним поступить?– У Беатрис перехватило горло. – Вышвырнуть его Из «Таммани Холла» и отстранить от выборов после всего, что он сделал для них и их драгоценной партии?
– Проклятые мужчины! – Франни погрозила кулаком объявлению на дверях. – Если заполучат что-то хорошее, так никогда этого не сберегут!
Беатрис покачнулась, и остальные поспешили поддержать ее. Они попросили Элис перечитать некоторые части статьи и гневно возмущались безжалостностью политической машины. Беатрис слышала только одно слово из трех. Ей было слишком хорошо понятно, что случилось. Он больше не кандидат в конгрессмены... не демократ... не участвует в выборах... Совокупность всех этих крутых перемен обрушилась на нее удушающей волной. Он только что потерял надежду победить, надежду сыграть свою роль в национальной политике... как только нашел подтверждение тому, что его политический курс – правильный. Его работа, членство в партии – весь его мир перевернулся. И все из-за нее. Господи! Что же она наделала? Связи Коннора, его дружба, его будущее в руинах. И она несет за это ответственность.
