Она не воспрянула духом. Его предложение показалось ей неудачным. Наплести Бетти небылиц, чтобы ее унять? Бесполезная затея! Видя, что она не одобряет его намерения, он убрал руки и проворчал:
– Черт возьми, да пускай она все им выложит! Мы все подтвердим, кроме одного… – Он перешел на шепот: – Того, что случилось в последнюю ночь у Эми… Что касается всего остального, то я уже достаточно изучил этих людей, чтобы догадаться, чью сторону они примут. Они только посочувствуют вам, когда узнают о ваших бедах.
– Нет, Мануэль, для меня это было бы невыносимо. Чтобы они узнали обо мне правду? Нет! – Она в отчаянии замотала головой. – Вы, наверное, до сих пор, не уяснили, как это меня ранило, как ранит до сих пор и что значит разом лишиться родителей…
– Значит, не уяснил? – Он задумчиво покачал головой. – Вам надо понять одну вещь: то же самое случалось с десятками, сотнями, тысячами людей! Не у вас одной пошла прахом вся прошлая жизнь. – Он заглянул в ее зеленые глаза, мысленно умоляя ее не отводить взгляд. – Вам нравится, как это звучит: «Мануэль Мендоса»?
Она нетерпеливо качнула головой, давая понять, что ей не до забав, но ответ ее был учтив:
– Да, звучит приятно.
– Вот и я подумал так же, когда впервые услыхал это имя. Да будет вам известно, мое настоящее имя – Томми. Томми МакЛафлин. Вот как меня зовут в действительности. Другое имя я сам выбрал для себя, услыхав его как-то раз на дублинской набережной. Можете не сомневаться, я говорю чистую правду. МакЛафлины вырастили меня, но я знал, что не родной им. Я рассказывал вам о Марджи. Так вот, ее мать была повитухой; однажды в ее деревне объявилась молодая женщина на сносях. Человек, привезший ее, знать не знал, откуда она такая, он подобрал ее на дороге в нескольких милях от деревни. Спустя восемь часов на свет появился я. Это не ирландские байки, а чистая правда. Марджи рассказывала, что женщина та не походила на особу знатных кровей, но деньги при ней были, и немалые. Через десять дней после родов она ушла. С тех пор никто ее не видел. Она оставила в моей люльке десять золотых соверенов. Мать Марджи взяла монеты и меня; когда она умерла, я оказался у Марджи. Я считал себя Томми МакЛафлином до того дня, как мы с Марджи вышли прогуляться на набережную. Мне было тогда лет десять. С одного из кораблей сошел на берег человек – высокий, смуглый, по виду чужестранец: то ли итальянец, то ли испанец, то ли еще кто. Мы прошли мимо него, не оглянувшись, но тут на мостках появился некто, крикнувший: «Мануэль, Мануэль! Эй, Мануэль Мендоса!» Это имя показалось мне очень певучим: Ма-ну-эль Мен-до-са. Я спросил у Марджи, откуда приплыл этот человек. «Имя вроде испанское», – ответила она. «А я похож на испанца?» – спросил я. «Немного похож. А вообще-то и среди итальянцев попадаются блондины, зато кое-где в Ирландии встречаются такие же, как у тебя, заостренные лица».
Но я уже принял решение: буду испанцем! Вечером я сказал ей: «Я возьму имя того человека. Я буду Мануэлем Мендосой». В ответ она ласково потрепала меня за ухо. «Ты – Томми МакЛафлин. Ты мне все равно что родной». Но сам я с того дня считал себя Мануэлем Мендосой. – После продолжительного молчания он закончил: – Скорее всего, во мне не больше испанской крови, чем в вас. Я просто незаконнорожденный ирландец. Но всякому незаконнорожденному хочется за что-то уцепиться.
– Мануэль!.. – со слезами в голосе воскликнула она. – Мне так стыдно!
– Я рад. – Он встал и отодвинул табурет. Его голос снова зазвучал беспечно. Наклонившись к ней, он пообещал: – Доверьтесь мне, я с ней разберусь. Даю вам слово, она будет держать язык за зубами. Если она станет вас изводить, дайте ей отпор. Вспомните, как вы расправились с теми двумя парнями на прошлой неделе. Узелком можете ее не лупить, работайте языком. Такие, как она, понимают только острое словцо.
– Мануэль!.. – повторила она, словно давая понять, что ей не удастся взять над Бетти верх в перепалке. Однако не прошло и недели, как все случилось именно наоборот.
Аннабелла считала везением, что у нее и у Бетти разные обязанности, иначе напряжение стало бы невыносимым. Они встречались только за едой и по вечерам, когда, возвратившись от Мануэля, она усаживалась со всеми, бралась за шитье и открывала рот только тогда, когда к ней обращались.
Однако иногда ей приходилось наблюдать за Бетти из окна. Та частенько смеялась во дворе с Мануэлем, однажды они вышли вдвоем из сарая для дойки, и Бетти игриво отпихнула Мануэля рукой. Судя по всему, Мануэль сдержал слово и занялся Бетти. Для Аннабеллы стало неожиданностью, что их заигрывания оскорбляют ее. Однако именно это вынудило ее дать волю языку.
Это случилось вечером в пятницу. День выдался очень утомительный. К полудню Мануэль и Сеп укатили в Хексэм, чтобы доставить мяснику, постоянному клиенту Фэрбейрна, полдюжины свиней, а также забрать кое-какие заказы хозяйки; Бетти к полудню управилась с работой и поехала с ними. В шесть часов вечера раздалось громкое пение, свидетельствующее об их возвращении; они появились в кухне, нагруженные свертками, оживленные и говорливые. Аннабелла даже не взглянула на Мануэля. В семь вечера она не пошла давать ему очередной урок. Бетти, оказавшаяся вместе с ней в закутке для мытья посуды, поддела ее:
– Разве сегодня ты не учишь своего ребеночка буковкам?
Аннабелла приказала себе смолчать. Извинившись, она рано оставила вечернюю компанию и поднялась к себе, но, вместо того чтобы лечь, осталась сидеть на краю кровати, чтобы, дождавшись Бетти, наброситься на нее.
Не успела та войти, как Аннабелла, встав перед ней, выпалила:
– С меня довольно, Уотфорд! Разрешаю тебе спуститься к ним и все рассказать.
– Что ты мне разрешаешь?!
Ей ответила мисс Аннабелла Легрендж:
– Ты прекрасно слышала, что я сказала. Я разрешаю тебе спуститься и все им рассказать. Все, ты поняла?
– Неужто, мадам? Тогда вот что я вам скажу: я сама выберу для этого время.
– В таком случае, я сделаю это сама. – И Аннабелла решительно шагнула к двери. Бетти преградила ей путь и прошипела:
– Не дури! Что они подумают?
– Мне все рано, что они подумают. Все лучше, чем позволять тебе тиранить и шантажировать меня.
Они тяжело дышали друг дружке в лицо. Глядя на преобразившуюся Аннабеллу, Бетти быстро оценила ситуацию. Если Аннабелла сама все расскажет Фэрбейрнам, то у нее, Бетти, будет бледный вид: дело заключалось не столько в том, что Аннабелла выступала в роли бедняжки с тяжелой судьбой, сколько в том, что так могла выплыть истинная причина ее собственного ухода от Легренджей, отличная от той, которую она поведала. Она наплела Фэрбейрнам, что ее домогался хозяин, чем мгновенно расположила к себе доброе семейство.
