После встречи с родителями она поела немного супа, выпила вина и уснула беспробудным сном.
* * *
Зал в доме в Килларни был залит солнцем. После бури сады и парки в поместье де Лэйси сверкали на солнце омытой дождем зеленью. Пиппа не удивилась, увидев в окно прыгающую во фруктовом саду высокую и тонконогую собаку с длинной шерстью. Борзая. Их разводил папа. Она даже вспомнила, что самого крупного и красивого щенка в помете всегда называли Павло.
Все трое, Оливер, Ларк и Ричард, встали из-за стола, когда Филиппа вошла в зал. Она медленно оглядела их тревожным взглядом.
– Ты присоединишься к нам? – поинтересовалась Ларк.
– Я не голодна. – Слова прозвучали несколько невежливо, и она сдобрила их нежной улыбкой. – Спасибо вам. – Холодными руками она отстегнула брошь и передала ее через стол Ларк. – Мне сказали, что эта вещь когда-то принадлежала вам.
Трясущейся рукой Ларк достала крохотный острый кинжал с алмазной рукоятью и вставила в ножны, вплавленные в брошь.
– До меня эта вещь принадлежала леди Юлиане, твоей бабушке.
Филиппа кивнула:
– Она пела мне. Я помню обрывки русской песни.
Ларк хотела вернуть ей брошь, но Филиппа покачала головой:
– Бывали времена, когда эта брошь была единственным моим сокровищем. Единственной вещью, которая действительно принадлежала мне.
– Алмазы из броши потеряны? – поинтересовался Ричард.
– Они проданы, чтобы выжить.
Ричард покраснел и уставился на свои руки.
– Филиппа. Дочь моя. – Оливер горестно вздохнул. – Господи, когда я думаю, что тебе пришлось пережить, я презираю себя. Я должен был почувствовать, что ты выжила. Должен был объехать всю Англию в поисках тебя.
Горло Пиппы перехватило, но она оставалась далека от этих троих красивых, богатых, хорошо воспитанных людей.
– Вы обо мне ничего не знаете, – сказала Филиппа. – Ничего не ведаете о той боли, что мне пришлось пережить, об одиночестве, которое глодало меня изнутри долгие годы.
– Мы тоже страдали, Филиппа, – мягко заметила Ларк. – Много больше, чем ты думаешь. Мы убивались по дочери, которую считали погибшей.
Филиппе стало только тяжелее от ее слов.
– Судьба, похоже, была жестока по отношению к каждому из нас.
– Мы были лишены возможности жить вместе в любви, – заговорил Оливер. – Но чудо снова свело нас вместе.
– Нет, не чудо, а Айдан О'Донахью, – заявила Филиппа. Ей было больно выговаривать это имя. – Мой муж.
– Ты вышла за него замуж? – Ричард провел рукой по волосам.
– Восставший ирландский лорд, – сказал побагровевший Оливер.
– Католик, – добавила побледневшая Ларк.
– Человек! – Филиппа уперлась руками в поверхность стола. – Вы говорите со мной о любви так просто, словно она передана нам вместе с кровными узами. Это не любовь. Это родство. Любовь – это нечто, что приходит с постоянным вниманием, заботой, преданностью. Все это мне дал Айдан, а не вы.
– Филиппа, мы могли бы… – начала Ларк.
– Но не смогли. – В ее голосе не было гнева, только тоска. – В этом нет ничьей вины. Но дело в том, что Айдан полюбил меня, когда для всех вас я была мертва. Он любил меня, когда никто не испытывал ко мне любви. Когда я была нищей и оборванной, голодной и бездомной. Когда меня волновало только одно – какого еще простака облапошить.
Ларк плакала беззвучно, совсем как Филиппа. Филиппа, у которой тоже слезы текли по щекам, глядя на мать, словно смотрела на себя в зеркало, так они были похожи…
– Мне жаль, что причинила вам новое горе, – добавила Филиппа. – Но винить в этом некого. Я люблю своего мужа.
И это было правдой. Она гневалась на Айдана, осыпала его упреками, но не переставала любить.
– И что бы вы ни говорили, этого не изменить.
– Почему же ты оказалась в лодке и плыла в Килларни? – откашлявшись, уточнил Ричард.
Услышав вопрос брата, Филиппа похолодела. Она стала нервно ходить по залу. Ее мучил вопрос, не предала ли она любовь Айдана, покинув его в столь трудный момент.
Наконец она остановилась напротив родителей и брата:
– Он рассказал мне о ваших требованиях.
– Они шли от самого сердца, – парировал Оливер. – Я хотел видеть свою дочь.
Он улыбнулся. Его улыбка волшебным образом вернула ее в детство. На мгновение он перестал быть незнакомцем и превратился в любящего папу, который смешил ее. Вечерами он показывал театр теней на стене в детской. Он учил ее, как прятать пудинг от мамы, когда ей не хотелось его есть. Именно он целовал ее на ночь таким необыкновенным ритуалом: в щеку, в другую щеку, губы и нос.
– Все порываюсь тебе сказать, какая ты красивая, – заметил Оливер.
Сердце Пиппы рвалось на части.
– Мне необходимо сейчас вернуться к Айдану. Ваши войска угрожают его народу. Я хочу оставаться с ним и сражаться…
– Моя милая, я не могу позволить тебе вернуться… – заговорил Оливер, обойдя стол и протягивая руки, чтобы обнять ее.
– Не трогайте меня!
Она вырвала его кинжал из ножен. Он отдернул руки, показав ладони в знак примирения и своей капитуляции.
– Филиппа, ты меня неверно поняла. Мы ничего не имеем против твоего брака с Айданом О'Донахью, как не были против женитьбы Ричарда на Шеннон, каким бы опрометчивым нам ни казался этот его шаг. Я восхищен лояльностью своих детей в отношении к ирландцам.
– Тогда почему же вы пытаетесь удержать меня вдали от Айдана? В течение часа я уезжаю в замок Росс. – Она вернула отцу кинжал.
– Филиппа, его там нет, – вмешалась ее мать. – Его нет в замке Росс.
– Что вы хотите этим сказать? Что случилось? Вы убили его?
Заговорил Ричард:
– Филиппа, семейство Броуни уверено, что Айдан убил свою жену. Все знают, что Фелисити была не в своем уме. Она сама отняла у себя жизнь, но ее отец требует мщения. Фортитьюд направил Айдану ультиматум. Он приказал ему отдать замок Росс мне, а самому сдаться ему.
– Айдан никогда не сдастся Фортитьюду Броуни. – Пиппа гордо вздернула голову.
Оливер задумался, затем произнес с явной горечью:
– Констебль пообещал сжигать по одной ирландской семье в день, пока О'Донахью Map не сдастся.
– И вы ничего не можете сделать? – Филиппа удивленно посмотрела в глаза отцу. – Вы же лорд, титулованный посредник, призовите к порядку Броуни…
Оливер оперся о стол руками и тяжело вздохнул.
– Я пытался. Я всю ночь писал письма, направил нарочных в Корк, Дублин и Лондон, но здесь у меня нет власти. В зоне ответственности Броуни у меня столько же влияния, сколько у обыкновенного солдата.
– О'Донахью Map знал о нашем численном превосходстве, о недостатке провианта у ирландской армии, о предстоящей голодной зиме, – удрученно проговорил Ричард.
