— Не понимаю, что здесь смешного? Я вовсе не хотела шутить.
Майлз заметил, что она смутилась, и со смехом пояснил:
— Прежде меня никогда не сравнивали с жеребцом.
Виктория вспыхнула.
— Боже, какая я глупая!..
— Ну, ну, успокойся, — сказал Майлз, испугавшись, что она снова замкнется в себе. — Поверь, я польщен.
Он опустился на кровать и снова заключил Викторию в объятия. Склонясь над ней, Майлз легонько касался губами ее нежной шеи, плеч, груди, атласной округлости живота. Спустившись чуть ниже, он замер и тихонько подул на черный треугольник шелковистых волос… И наконец поцеловал тугой нежно-розовый бутон сокровенной плоти.
Виктория застонала от наслаждения, и Майлз удвоил усилия, стремясь укрепить свою маленькую победу.
Почувствовав, что Виктория уже вне себя от возбуждения, он поднял голову и прошептал:
— Тори?
— Да? — еле слышно пробормотала она, не поднимая век.
— Прошу, посмотри на меня.
Она приоткрыла глаза, затуманенные страстью:
— Хочешь, чтобы мы сделали это сейчас?
Майлз кивнул:
— Хочу. Предупреждаю, однако, что в первый раз тебе будет больно.
Темные глаза Виктории расширились, и в них отразился неподдельный ужас.
— Вот и самое страшное…
— Не так уж это страшно, дорогая, — заверил Майлз. — Да, будет немного больно, но поверь — этого не избежать.
— Я знаю. Все говорят, что это просто ужасно.
Майоз прикрыл глаза и про себя выругал всех безмозглых баб, которые внушили его женушке эти глупые страхи.
— Тори, повторяю, будет больно всего только раз. Один-единственный.
Очень медленно и нежно он раздвинул ее трепещущие бедра. Девственное лоно Виктории дышало влажной истомой, и Майлз без труда вошел в нее. Дрогнув от боли, она подалась было назад, но Майлз, по опыту зная, что останавливаться нельзя, удвоил усилия и нежным поцелуем запечатал ее дрожащие уста.
— Прости меня, — прошептал он, когда ее приглушенный вскрик замер и в комнате наступила тишина. — Все, уже все.
Виктория едва сдерживала слезы, но облегченно вздохнула, ощутив, что боль стихает. Она немного расслабилась, и Майлз, ободренный этим, поспешил закрепить успех.
Он двигался плавно, размеренно, и Виктория, зачарованная этим ритмом, ощутила, как в самых недрах ее естества растет и ширится неведомый прежде сладостный жар. Упоительный восторг все рос и рос, заполняя все ее существо. Наконец она закричала от наслаждения, целиком отдавшись пьянящей новизне страсти.
Когда затих сладостный трепет, они долго лежали молча, не в силах разомкнуть объятия. Потом Майлз шевельнулся, поднял голову и, с улыбкой глядя на жену, спросил:
— Тебе понравилось?
Виктория ответила ему смущенной улыбкой:
— Ты был прав. Все это не так уж и страшно.
— А с каждым разом будет все лучше и лучше! — воскликнул Майлз. — Больше никакой боли, обещаю, — только радости плоти.
— Уж и не знаю, почему моим подругам это не нравится? — вздохнула Виктория и потянулась всем телом. — Должно быть, они как-то по-другому это делают. Не так, как мы.
Майлз хмыкнул:
— Точно. По-другому.
— Вот только одно меня огорчает…
Майлз удивленно глянул на нее.
— Огорчает? Вот как? И что же это, хотелось бы знать?
— То, что мы можем заниматься этим только раз в неделю.
— Раз в неделю?! Кто тебе это сказал?
— Мери Энн. Она говорит, что они с Томом занимаются этим раз в неделю — по субботам.
— Бог ты мой! — сочувственно вздохнул Майлз. — Бедняга Том!
— Что такое?
— Да так, это я о своем… — Он всмотрелся в лицо жены. Глаза у нее сами собой закрывались. — Тори?
— М-да?
— Послушай меня. Открой на минутку глаза.
Виктория с усилием приподняла веки.
— Слушаю.
— У любви нет ни законов, ни расписания. Люди занимаются любовью, когда им того хочется. Вот и мы будем делать это так часто, как только захотим. И не только по субботам или, к примеру, вторникам. Мы можем делать это каждую ночь — даже два раза за ночь, если уж на то пошло.
Майлз с минуту помолчал, потом улыбнулся и заговорил снова:
— Знаешь, Тори, если бы я тебя не нашел, я, наверное, сошел бы с ума.
Виктория сонно моргнула.
— Правда?
— Правда. Обещай мне, что не станешь больше от меня убегать.
— Обещаю. — Виктория тихонько вздохнула и провела рукой по его обнаженной груди. — Но ты тоже пообещай мне кое-что, хорошо?
— Все, что только захочешь.
— Тогда обещай, что сейчас ты заснешь, а потом, когда проснешься, будешь заниматься со мной любовью…
На следующий день Майлз отослал домой телеграмму, где с подобающим почтением уведомлял родственников, что Виктория найдена, а также предупреждал, что они с супругой некоторое время пробудут вне стен манора Уэлсли. После этого он приступил к углубленному изучению плотских прелестей и душевных качеств своей молодой жены.
Днем они гуляли, посещали лавчонки в расположенной неподалеку деревушке Уиггинтон, устраивали пикники на зеленой лужайке, находившейся на заднем дворе гостиницы, а потом отправлялись в номер и предавались любви.
Как только хозяин гостиницы и его жена утвердились в мысли, что Майлз и Виктория — молодожены, они стали относиться к ним без прежней предвзятости и сделали все, что было в их силах, дабы пребывание мистера и миссис Уэлсли в гостинице было приятным.
Для них готовили специальные блюда и ради них же доставали из погреба запыленные бутылки со старым вином.
Каждое утро, словно по мановению волшебной палочки, в их комнате появлялась ваза со свежесрезанными цветами.
Поначалу Майлз и Виктория намеревались пробыть в гостинице неделю, но время летело незаметно, и семь Дней превратились в четырнадцать, а когда подошла к концу третья неделя, хозяин гостиницы стал уже в шутку говорить своим приятелям, что молодая состоятельная пара решила провести у него под кровом остаток своих дней.
Однако все на свете кончается, поэтому когда Майлз осознал, что их импровизированное свадебное путешествие слишком уж затянулось, он решил, что пора возвращаться домой.
— Хочу тебе напомнить, Тори, что на следующей неделе Фиона и близняшки уезжают за океан, — сказал он. — До их отъезда нам с тобой необходимо решить, когда и к какой кобыле подпускать Кингз Рэнсома, и составить соответствующее расписание. Короче, нам пора уезжать.
Виктория подняла глаза от жареного барашка, которым она с аппетитом лакомилась, и с удивлением посмотрела на мужа.
— Ты хочешь, чтобы мы решали судьбу Кингз Рэнсома сообща?
— Разумеется, как же иначе? Это твой конь.
Виктория не могла скрыть своей радости и просияла.
