— Ну конечно, он хотел этого.
Она посмотрела на него так, будто он сообщил ей, что собирается стать алхимиком.
— Но, Фальк, почему ты не говорил мне об этом раньше?
— Я понятия не имел о том, что вас это заинтересует, — ответил он с достаточно убедительным изумлением и даже возмущением. — Я не думал, что вы понимаете, что это не просто шкатулка.
— Я и в самом деле не понимала. Да и сейчас не понимаю. А теперь она у Марка. Что бы там в ней ни было.
Фальк ответил ворчливо:
— Я бы не стал на вашем месте особенно беспокоиться, миледи. Язычник позаботится обо всем, что хочет иметь у себя дома.
Она открыла было рот, чтобы добавить что-то еще, но лишь покачала головой.
— Что бы это ни было, теперь уже не имеет значения. Мы просто подождем и увидим, что принесет завтрашний день.
— Да, миледи.
Она снова прислонилась плечом к дверной раме, а Фальк к стене. И оба принялись смотреть в дальнее окно. Буря ревела и сотрясала стены точно так же, как в ту ночь год назад, когда она влюбилась в Гриффина и была с ним на сотрясаемом порывами ветра постоялом дворе.
— Да, — сказала она задумчиво. — Разве ты не видишь, Фальк? Вад. Га. Со. Я думала, что это значит что-то вроде «отдать». Отдать шкатулку. В этом нет сомнений. Но, должно быть, это было имя «Гриффин Соваж». «Отдать Соважу».
Она помолчала.
— Конечно, я не совсем понимаю, что значит «Вад».
— Выйти.
Гвин медленно повернула голову:
— Что?
— Выйти замуж, за Гриффина Соважа.
Она стояла в прихожей возле комнаты лорда. Эдмунд смотрел на нее умоляюще. Несмотря на все несчастья и потрясения последнего дня, его наивная серьезность была для нее благотворным бальзамом.
— Вы сможете сделать это должным образом, миледи?
Она с улыбкой положила руку ему на плечо.
— Я приложу все усилия. Потом посмотрела на дверь.
— Иди и раздобудь еды, Эдмунд. И найди моего писца. Пусть он научит тебя сыграть несколько нот на цимбалах.
Она снова улыбнулась:
— Нам в этой башне не помешало бы немного музыки, Эдмунд. Ты так не думаешь?
Он ответил энергичным кивком.
— Можешь сделать это для меня?
Он выпятил грудь.
— Будьте покойны, миледи, — пообещал мальчик и убежал.
Гвин перевела дух, повернулась и легонько постучала в дубовую дверь спальни.
— Милорд, — позвала она, чуть повысив голос. — Это я. Последовала пауза. Потом дверь широко распахнулась.
В двери стоял Алекс.
— Входите.
С полминуты они смотрели друг на друга, не отводя глаз, как противники, готовые к перемирию, потом Гвин кивнула и прошла мимо него в свою спальню. Гриффин поднял голову.
Его волосы были влажными и прилипали к голове темными прядями. Одет он был в штаны и тунику, вытканную из льна и шерсти. Мягкая ткань облегала его плоский живот и мощные бедра и ниспадала почти до колен. Он сидел за маленьким столом, за которым они много вечеров играли в шахматы, на котором он не раз раскладывал манускрипты и где однажды овладел ею.
— Входи, Гвиневра.
Его глубокий раскатистый голос скорее, чем слова, заставил ее пройти в глубину комнаты. Она сделала несколько неуверенных шагов.
— Милорд. Я не собиралась тебе мешать. Я пришла только… О! У тебя шкатулка отца! — сказала она тихо.
— Да.
— Когда ты ее нашел? Где? Я думала, она у Марка…
Гриффин глубоко вздохнул, и грудь его всколыхнулась от вздоха.
— Я нашел ее неделю назад.
— Какая красивая, — пробормотала она и дотронулась до нее. — Ты нашел в ней письма отца?
— Я нашел письма своего отца.
— Что?
Он кивнул.
Она покачала головой.
— Почему же отец отдал ее мне, чтобы я ее хранила, если она не… — Гвиневра замолчала и тяжело, со стуком опустилась на стул. — Эта шкатулка должна принадлежать тебе. Твоей семье. Она принадлежит Эверуту, а мы, — закончила она с горьким смехом, — мы никогда не принадлежали Эверуту.
— Зато теперь принадлежим.
Ее глаза снова наполнились слезами.
— Еще нет, — сказала Гвин ломким трепетным голосом. — Наша свадьба будет только утром. И, возможно, раньше Генрих отрубит мне голову.
— Генрих не станет рубить нам головы. Ты не совершила измены. Ему.
— Могу я кое-что спросить, Гриффин?
— Гвиневра, — ответил он тихо, — теперь не то время, чтобы проявлять робость. Ты можешь спрашивать о чем угодно.
Она кивнула, соглашаясь, готовая поддержать его, что бы он ни говорил, только бы обращался к ней, смотрел на нее и хоть как-нибудь, хоть отдаленно, был с ней связан, но следующие его слова вызвали у нее оторопь.
— Пора прекратить лгать нам обоим — и тебе, и мне.
Она хотела было кивнуть, но вместо этого брови ее взметнулись вверх:
— Ты лгал?
Он взмахнул рукой над столом, указывая на шкатулку и разложенные на столе безделушки:
— Я лгал.
Она с трудом выдохнула:
— Ну едва ли это идет в счет.
— О, еще как идет, — возразил он мрачно.
По столу были разбросаны вещицы, которые она так часто брала в руки и столько раз перебирала, остатки бог знает чего — кольцо и обрывки ткани, локон и письма на пергаменте, которые она не могла прочесть. А теперь кожаный шнур, который Гриффин постоянно носил на шее, тоже лежал на столе, свернутый в кольцо, и к нему был привязан маленький серебристый ключик.
Она потянулась к нему.
— Еще один ключ. Откуда?
— От де Луда.
Она чуть не рассмеялась.
— Что?
Гриффин бросил взгляд на Алекса.
— Де Луд дал его мне.
— Головорез Марка отдал тебе ключ, который я потеряла год назад в Лондоне? — изумленно попыталась она уточнить.
— Это так. У него есть дочь. Через какое-то время он пришлет сюда к нам свою девочку.
Теперь она рассмеялась коротким изумленным смехом, раздумывая, потом сказала:
— Значит, у тебя их два.
— Он сам ключ, — послышался из тени голос Алекса.
— Не понимаю, что это значит, — возразила она немногословно.
Серые глаза Гриффина неотступно смотрели на нее. Все плоскости его лица были высвечены огнем жаровни и заштрихованы тенями. Он не двигался, но заполнял всю комнату своим присутствием, а она потеряла его, потеряла…
— Там внизу есть отделение, закрытое на ключ, — сказала она прерывающимся голосом. — Ты не можешь его видеть, но оно там есть, с краю.
Она протянула вперед палец, указывая на него. В комнате наступила оглушительная тишина. Она медленно подняла взгляд к изумленному лицу Гриффина.
