– Знаешь, он взял Милан, – Объявил герцог, глядя на Аланис с состраданием.
Но говорить на эту тему ей не хотелось. Как не хотелось слышать его имя. Хотя острый период безумной тоски и боли миновал, думать, обливаясь слезами, об Эросе она позволяла себе лишь ночью в постели.
– Подкрепление к французам пришло слишком поздно, – продолжал герцог, – и теперь он очищает страну от оставшихся французских фортов. Милан снова стал герцогством, хотя пока неформально.
Аланис нахмурилась.
– Почему? Разве миланцы не провозгласили его герцогом сразу после сражения?
– Провозгласили, но он отложил церемонию коронования.
Аланис дотронулась до спрятанного на груди тяжелого медальона. Если Эросу медальон нужен, он придет за ним. Скоро. От страха и ожидания у нее затрепетало сердце. Она могла бы отдать медальон его сестре, но ей не хотелось. Хотелось вновь ощутить себя живой, даже если это погубит ее.
– Делегация графов просит аудиенции, монсеньор.
Эрос оторвал голову от кипы бумаг. При виде секретаря нахмурился.
– Делегация графов? Каких?
– Тайный совет, монсеньор. Они хотят поздравить его высочество с победой и возвращением домой.
Значит, лицемерные подхалимы явились, чтобы заключить мир.
– Проводи их, Пассеро, – криво улыбнулся Эрос, – только предупреди, что я в дурном расположении духа.
– Хорошо, монсеньор. – Пассеро скрыл улыбку, поклонился и вышел.
Эрос знал, что в свое время эти коварные графы подослали убийц к нему в палатку, и все же сохранил им жизнь. Почему? Потому что они были ему нужны. Потому что им сообща надлежало выполнить священный долг по объединению страны. Что до его личных ран…
Потягивая коньяк, он смотрел в окно в ожидании графов. Впервые в жизни на какой-то миг Стефано Андреа Сфорца испытал огромное удовлетворение оттого, что в руках у него власть, которую дала ему его королевская кровь. А также он испытал злую радость.
… Раскаянья, обильного слезами.
Данте, «Чистилище»
Из-за тонких подошв старая римская дорога делала болезненным каждый ее шаг, когда Маддалена возвращалась в Сан-Паоло, но дети в приюте ждали ее прихода, и она не могла не оправдать их ожиданий из-за такой безделицы, как сломанная колесная ось. Дети были светом жизни, в то время как своих она потеряла. Все же ей было даровано чудо вновь увидеть своего сына, гладить черный шелк его волос, оказаться рядом, когда он так в ней нуждался. Ни одна мать не смела бы просить о большем.
На Маддалену нахлынули воспоминания. Она всегда знала, что Стефано Андреа станет прекрасным человеком. Он обладал всеми качествами своего отца, но и двумя-тремя – она улыбнулась – от нее. Маддалена пыталась представить Джельсомину взрослой женщиной. Она наверняка вызывала всеобщее восхищение. У Маддалены потеплело на сердце при мысли, что ее дочь нашла настоящую любовь. Сама она тоже когда-то любила по-настоящему, что стало для нее счастьем и кошмаром. Время залечило раны прошлого, и она могла теперь думать о Джанлуччо с нежностью. Воспоминания о мужчине, разбившем ей сердце, которого она погубила в безудержном приступе ревности, останутся при ней навеки. Однажды она встретится с ним и попросит прощения, а пока будет свято выполнять свой долг на земле – забегаться о сиротах и наполнять их одинокие сердца материнской любовью.
– Сестра Маддалена! – бросилась к монастырским воротам сестра Мария. – Идите сюда скорее!
Восемнадцатилетняя Мария недавно постриглась в монахини, после того как умерли ее родители, оставив ее без средств к существованию. Она еще не привыкла к неторопливости монастырской жизни.
– Здравствуй, Мария, – улыбнулась Маддалена. – Что сегодня подняло тебе настроение?
– Удивительная вещь! К вам пришли! Дворянин. Сестра Пиколомина проводила его в маленькую молельню. Он ждет вас уже больше часа.
– Тише, сестра, – мягко сказала Маддалена, когда они вошли в прохладную часовню. – Возможно, у человека больной ребенок или какая другая беда. А твоя радость оскорбит его.
– У него нет больного ребенка! – захлебнулась Мария в восторге. – Это молодой красивый дворянин в дорогих одеждах.
– Рука несчастья не отличает богатых и нищих. Как не жалеет молодых и красивых. В глазах Господа мы все равны, невзирая на платье.
Приблизившись к алтарю, Маддалена опустилась на колени в молитве, поднялась и перекрестилась.
– Он сказал, что хочет видеть вас, – не унималась Мария. – А когда матушка-настоятельница спросила, по какому вопросу, он ответил, что по личному и что будет ждать.
– Мария, – Маддалена нахмурилась. – Ты за ним подглядывала?
Щеки Марии покрылись румянцем.
– Я не беспокоила его, оставалась за окном.
– Ты не должна так смотреть на мужчин. Запомни, ты невеста Сына Господа.
– Я не согрешила, сестра. Честно. Но он был таким грустным. Добрый, милый господин. Он дал матери-настоятельнице увесистый мешочек с деньгами на благотворительность.
– Мы скоро выясним, что за беда привела его к нам.
Аристократы не раз обращались к Маддалене за помощью.
Порой дело касалось больного ребенка, или жены, или нежеланного ребенка. Но на этот раз ей казалось, что гостя привело в Сан-Паоло обстоятельство совсем иного свойства.
Сознавая, что Мария идет за ней по пятам, Маддалена повернула металлическую ручку и заглянула в щель. Ее глазам предстала рука в темном бархате. Мужчина, как и описывала Мария, сидел на скамье перед окном в сад, погруженный в свои мысли. Опираясь локтем на подоконник, он небрежно держал в ладони черную замшевую перчатку. Распахнув дверь шире, Маддалена вошла.
– Бонджорно, синьор. Я сестра Маддалена. Вы хотели меня видеть?
Высокий черноволосый мужчина встал и медленно повернулся.
– Добрый день, матушка, – тихо произнес Эрос. Маддалена слышала, как ахнула Мария. Дверь за ней тихо закрылась, и послышался легкий стук удаляющихся шагов. Она смотрела на сына в ореоле октябрьского солнца. Его глаза блестели. Он был загорелый, сильный и здоровый. Ничто в нем не напоминало высохшие мощи, которые Маддалена прошлой зимой вырвала у смерти. Он стал герцогом, как и его отец.
– Эрос, – прошептала она, едва сдерживая слезы. Что привело его сюда? Дело? Или он заехал просто так? – Эрос, мой прекрасный ангел. Ты здесь, – прошептала она неуверенно, не зная, как он отреагирует.
Эрос шагнул к ней.
Нужно было столько всего сказать, попросить прощения, но это потом. После семнадцати лет разлуки ее сын вернулся, уже не мальчик – мужчина. Ей хотелось прижать его к груди и никогда не отпускать. Маддалена раскрыла объятия и, к ее удивлению и радости, Эрос приблизился к ней, позволив прижать его к своему сердцу. Дрожащей рукой она гладила его голову.
