— А как ты называешь вот это? — Он вытащил промокшую газету из внутреннего кармана куртки. — Это самая несправедливая, трусливая и личная нападка… намного хуже всего того, что я намеревался сделать. Твоя выходка рассчитана на то, чтобы погубить мою карьеру. И тебя не будет мучить совесть, в то время как ты будешь разглагольствовать о своих высоких принципах и моральных устоях?
Макс швырнул газету на ковер.
— Как смеешь ты отрицать свои намерения? Как смеешь ты лгать мне? Я же слышала тебя… Я слышала, что ты говорил своим друзьям из кабинета министров. Ты собирался использовать нашу… — она сделала неопределенный жест рукой, — то, что было между нами, лишь для того, чтобы сделать себе карьеру. Ты не можешь этого отрицать!
— Я отрицаю, что хотел причинить тебе…
Он не успел закончить фразу, потому что на него обрушился поток воды. Констанция, не в силах больше сдерживать свою ярость, схватила вазу с душистым горошком и опрокинула ему на голову. Яркие душистые цветы осыпали его голову, плечи и колени.
Макс вскочил, громко выругавшись, и принялся стряхивать с себя цветы, которые разлетались по комнате в разные стороны. Констанция в ужасе смотрела на то, что натворила, прижав пальцы к губам. Неожиданно она расхохоталась, такой нелепый был у него вид.
— Какого дьявола! — вскричал Макс, стряхивая с себя воду. — Что это было?
— Мне очень жаль, — с трудом выговорила она сквозь смех. — Но ты так разозлил меня, что я не в силах была сдержаться. Позволь, я помогу.
Она подошла к нему и стала вытирать его плечи носовым платком. Один цветок запутался у него в волосах, другой свисал с уха. Она потянулась, чтобы снять их, но он оттолкнул ее руку от себя.
— Мне очень жаль, — повторила она. — Но ты и так уже был мокрый. На самом деле, — проговорила Констанция, склонив голову набок и внимательно разглядывая его, — эти цветы тебя очень украшают. Пойду принесу полотенце.
Она направилась было к двери, но Макс схватил ее за руку и резко повернул к себе:
— Ну уж нет! Не раньше, чем я сверну тебе шею. Ты настоящая мегера.
Его глаза, только что полыхавшие гневом, внезапно засветились смехом. Он слегка сжал руками ее шею и придоднял пальцами подбородок.
— Строптивица, — пробурчал он.
— Мне кажется, в этом месте ты должен сказать: «Целуй же, Кэт, меня», — пробормотала она.
— Ты когда-нибудь перестанешь вкладывать свои слова в мои уста?
— Сомневаюсь.
— Ну, в таком случае «Целуй же, Кэт, меня без опасенья, Сыграем свадьбу в это воскресенье!»[17]
— О, процитировано совершенно точно, — прошептала она. — Поздравляю, мистер Энсор.
— Заткнись!
И он закрыл ей рот поцелуем. Это мало походило на нежный поцелуй любовника. Его ладони сжимали ее голову, словно тиски, его губы впивались в нее с такой силой, словно он хотел навсегда утвердить свою власть над ней. Констанция не могла сопротивляться, даже если бы хотела. Она ответила ему с такой же яростной страстью, словно этим поцелуем они изгоняли из своих сердец остатки взаимного гнева.
— Я же говорила тебе, что все образуется, — сказала Честити, стоявшая на пороге гостиной и наблюдавшая за парой, слившейся в страстном объятии.
Констанция отстранилась от Макса и взглянула поверх его плеча на своих сестер. Она дотронулась кончиками пальцев до своих припухших губ и вздохнула:
— Полагаю, вы знаете, что подкрадываться к людям нехорошо?
— Просто мы стали волноваться, когда вы перестали кричать друг на друга, — сказала Пруденс, входя в комнату вслед за Честити. — Поэтому мы решили удостовериться, что вы не лежите окровавленные на полу. А что случилось с Максом? Он теперь у нас вместо клумбы?
Макс поднял руку и снял с головы цветок. С его волос капала вода.
— Надеюсь, Констанция — единственная амазонка в этой семье. — Он стащил с себя куртку и подошел к двери: — Дженкинс?
— Я здесь, сэр. — Дженкинс немедленно выступил из тени под лестницей.
— Возьмите куртку, пожалуйста, и посмотрите, что с ней можно сделать. И принесите мне полотенце.
Дженкинс взял куртку, держа ее на вытянутой руке.
— Могу я предложить вам снять и визитку, мистер Энсор? Если ее прогладить горячим утюгом, она станет как новая. И может быть, вы не откажетесь надеть одну из рубашек лорда Дункана?
— Достаточно будет, если вы приведете в порядок вот это. — Макс протянул ему визитку. — Не думаю, что леди будут возражать, если я останусь в одной рубашке.
— Ничуть. — Честити не обратила внимания на иронию, прозвучавшую в его словах.
— Ты уверен, что не хочешь переодеться в сухую рубашку? — спросила Констанция.
— Совершенно уверен, спасибо. Твоя заботливость переполняет меня благодарностью. Дженкинс, принесите мне большой стакан виски, пожалуйста.
— Слушаюсь, сэр.
И Дженкинс направился на кухню, держа в руках намокшую одежду.
— Итак, вы помирились, — заключила Пруденс, разглядывая рассыпавшиеся по полу цветы.
— Вовсе нет, — возразил Макс. — Мы еще никогда не были так далеки от примирения.
— О! — в изумлении воскликнула Честити. — А мы, увидев вас, подумали…
— Не нужно спешить с выводами, — сказал Макс. — Ваша сестра и я должны еще многое обсудить… например, вопрос о возмещении ущерба.
Все взгляды устремились на Констанцию, которая стояла лицом к окну, разглядывая деревья на улице и, казалось, не обращая внимания на присутствовавших.
— Возмещение ущерба, Кон? — спросила Пруденс.
— Нам с Максом действительно нужно кое-что обсудить, — сказала Констанция, не оборачиваясь.
— В таком случае мы оставляем вас. — Честити похлопала Пруденс поруке. — Мне кажется, мы опять здесь лишние, Пру.
— Да… да, полагаю, что это так.
Пруденс несколько неохотно направилась за сестрой к двери, в которую как раз входил Дженкинс с подносом в руках и перекинутым через плечо полотенцем.
— Я взял на себя смелость принести вам стакан хересу, мисс Кон, так как вы не любите виски.
Дженкинс поставил поднос на боковой столик и протянул Максу полотенце. Потом он бесстрастно оглядел комнату, и его взгляд задержался на рассыпанных по ковру цветах.
— Мне прибрать здесь, мисс Кон?
— Не сейчас, Дженкинс. Этот ковер знавал и худшие времена.
Дженкинс поклонился и вышел из гостиной. В холле он чуть не столкнулся с Пруденс и Честити, которые стояли в нерешительности недалеко от двери. Дженкинс многозначительно кашлянул и чинно проследовал на кухню.
— Он прав, нам не следует подслушивать, — сказала Пруденс. — Кон сама нам обо всем расскажет.
— Я где-то читала о фокусе со стаканом, — с некоторым сожалением произнесла Честити. — Если приложить его к стене и прижать ухо к дну, то можно услышать, что происходит в соседней комнате.
