Мария фон Трапп
Звуки музыки
Около пятнадцати лет назад мы всей семьей гостили в Тироле у известной писательницы.
— Не смешно ли, — сказала она однажды, — что я не написала ни единого слова, пока мне не стукнуло сорока.
— Просто не верится, — согласились мы.
На следующий день во время прогулки в живописную долину мы увидели небольшую церквушку, открывшуюся взгляду на одном из лесных холмов.
— Давайте поднимемся туда, — сказала наша хозяйка. — Это интересное место.
Так оно и было. Старое здание выглядело весьма необычно для нашего времени. Сверху, откуда-то с крыши, свисала веревка от колокола. Шутя, я ухватилась за нее, пытаясь извлечь оттуда какой-то звук и, глядя на подругу, сказала:
— Хочу после сорока лет тоже стать писательницей!
Конечно, это была шутка, и я слегка смутилась, увидев, что на ее лице нет и тени улыбки. Вместо этого она как-то странно посмотрела на меня и спросила:
— Вы знаете эту историю?
— Какую? — поинтересовалась я, отпуская веревку.
— Говорят, — сказала она, — что раз в сто лет, если кто-нибудь позвонит в этот колокол и загадает желание, то оно, каким бы ни было, обязательно исполнится, при условии, что человек, загадавший его, не будет знать об этой легенде. Жители долины называют этот колокол «колоколом желаний».
— Я ничего не знала об этом, — ответила я.
Это было пятнадцать лет назад.
Работая над этой книгой, рассказывающей о нашей семье, я вдруг удивилась, подумав, как много любви — настоящей, искренней любви — вмещает в себя короткий промежуток времени, именуемый человеческой жизнью. И первейшая — любовь Господа к нам, его детям, путеводная, хранящая от зла любовь Отца. И так как только любовью воздается за истинную любовь, чаша сия не миновала и нас.
В бытность нашу певцами, жизнь была подобна одной непрерывной песне. «Спой новую песнь во славу Господа» — поет Кинг Дэвид в одном из своих псалмов. «История певцов Трапп» — это гимн любви и благодарности к Небесному Отцу в его Божественном Провидении.
Стоу, штат Вермонт.
Троица, воскресенье, 1949 год.
Кто-то осторожно потряс меня за плечо. Оторвавшись от тетрадей своих учеников, которые проверяла, я подняла глаза на доброе, морщинистое лицо мирской сестры.
— Преподобная Мать-настоятельница ожидает вас у себя, — шепотом проговорила она.
Не успела я закрыть рот, который разинула от удивления, как дверь уже затворилась за ней. Мирским сестрам не разрешалось разговаривать с кандидатками в послушничество.
Я не могла поверить своим ушам. Мы, кандидатки, видели Преподобную Мать-настоятельницу лишь издали, со своего места в церковных хорах. Мы были низшими из низших, живя на самом краю монастыря, нося черные одежды, и с нетерпением ожидая своего принятия. Я только что закончила Государственные курсы совершенствования подготовки преподавателей в Вене и должна была получить диплом, прежде чем тяжелые двери монастырской ограды закроются за мной — навсегда.
Я никогда не слышала, чтобы Преподобная Мать-настоятельница вызывала к себе кандидаток в послушницы. Что бы это значило? Она жила далеко, на противоположном конце монастыря, и я отправилась туда самой окольной тропкой, чтобы успеть по дороге обдумать ситуацию.
Несомненно, я выглядела в монастыре белой вороной. В голове у меня никогда не было дурных мыслей, но воспитание было под стать скорее озорному мальчишке, нежели молодой леди. Снова и снова наша наставница бранила меня за то, что я не могла подняться по лестнице, не перепрыгивая через две-три ступеньки; за то, что я не могла спуститься вниз иначе, чем съезжая по перилам; за то, что я постоянно что-нибудь насвистывала в стенах, которые, по ее словам, никогда не слышали свиста; и за то, что я, словно мальчишка, скакала через трубу на крыше школьного крыла монастырской постройки, что, безусловно, не подобает делать тому, кто готовится принять послушничество в Священном Ордене Святого Бенедикта. Я всем сердцем соглашалась с ней, но, не в силах удержаться, каждый день продолжала совершать множество новых проступков.
«Вот, наверное, в чем дело», — думала я, медленно спускаясь по извилистой тропинке, протоптанной монахинями, к старому мощеному булыжником дворику, с одной из стен которого на проходивших взирало огромное распятие, а напротив, над святым источником возвышалась статуя Святой Гертруды, — основательницы нашего монастыря. Так же медленно я вошла под арку с другой стороны двора.
Несмотря на терзавшее меня беспокойство, я снова почувствовала сказочную прелесть этого прекрасного места. Тысячу двести лет насчитывал Ноннберг — первый монастырь бенедиктинок в Северных Альпах, место неземной красоты. Буквально против воли я задержалась на мгновение, чтобы бросить любопытный взгляд на серую монастырскую стену, построенную в восьмом столетии, а потом ступила на спиральную лестницу, которая вела в комнату Преподобной Матери-настоятельницы.
Поднявшись, я робко постучала в тяжелую дубовую дверь, настолько толстую, что едва расслышала прозвучавшее из-за нее «Ave», которым у бенедиктинок заменялось «войдите».
Я впервые была в этой части монастыря. Массивная дверь отворилась внутрь большой комнаты со сводчатым потолком, опиравшимся на простую, но изящную колонну. Такие потолки были почти во всех монастырских комнатах. В окна, везде, даже в школьном крыле, были вставлены цветные стекла. В этой комнате рядом с окном стоял большой письменный стол, из-за которого навстречу мне поднялась маленькая тонкая фигура, с золотым распятием на груди.
— Мария, дорогая, рада вас видеть!
«О, этот мягкий добрый голос!» — У меня упал камень с души. — Как могла я волноваться? Преподобная Мать-настоятельница совсем не была похожа на человека, способного поднимать шум из-за мелочей вроде моего свиста. В сердце у меня зародилась слабая надежда, что, возможно, она назовет мне точную дату приема.
— Садитесь, дитя мое. Нет, сюда, ближе ко мне.
После минутного молчания она взяла меня за руки и, внимательно посмотрев в глаза, спросила:
— Скажите, Мария, какой самый важный урок вы получили в нашем старом Ноннберге?
Без колебаний я ответила, глядя прямо в ее красивые темные глаза:
— В этом мире нам важно лишь одно — познать волю Господа и следовать ей всегда и во всем.
