Вдруг я услышала быстрые шаги за спиной, и звучный, немного резкий голос произнес:
— Вижу, вас заинтересовал мой флаг.
Это был он — капитан!
Высокий, красиво одетый джентльмен, стоявший передо мной, до обидного мало напоминал морского волка, которого рисовало мое воображение. Его самоуверенный, немного высокомерный вид, вероятно, испугал бы меня, если бы не теплое, сердечное рукопожатие.
— Очень рад, что вы приехали, фрейлейн…
— Мария, — подсказала я.
Он окинул меня быстрым взглядом. Я вдруг ясно осознала, как должно быть нелепо выглядит мое платье, а предательская шляпка, разумеется, опять съехала на нос. Впрочем, его глаза почему-то остановились на моих туфлях.
Мы по-прежнему стояли в холле. Закончив осмотр, капитан сказал:
— Прежде всего я хотел бы познакомить вас с детьми.
Он достал из кармана странной формы, с орнаментом, латунный свисток и, сунув его в рот, издал несколько замысловатых резких трелей.
Должно быть, я выглядела удивленной, так как он пояснил, как бы извиняясь:
— Слишком долго звать всех детей по именам, и я придумал каждому отдельный сигнал.
Я, конечно, ожидала услышать громкое хлопание дверей, гомон веселых голосов, торопливые шаги детей, перепрыгивающих через ступеньки и съезжающих по перилам. Вместо этого на лестнице показалась торжественная процессия, возглавляемая девочкой лет шестнадцати с серьезным выражением лица, — четыре девочки и два мальчика, одетые в матросские костюмы. В полном молчании они спускались вниз, чеканя шаг. Мгновение мы изумленно таращились друг на друга. Я никогда не видела таких безупречных маленьких леди и джентльменов, они никогда не видели такой шляпки.
— Это наша новая учительница, фрейлейн Мария, — представил меня капитан.
— Здравствуйте, фрейлейн Мария, — эхом откликнулся хор из шести голосов и последовали шесть безупречных поклонов.
Это было нереально. Это не могло быть правдой. Я опять сдвинула на затылок нелепую шляпку. Видимо, этого оказалось достаточно. На блестящий паркетный пол упала отвратительная коричневая вещь и, прокатившись, остановилась у крошечной ножки прелестной пухленькой девочки лет пяти. Ехидное хихиканье нарушило тишину. Лед был растоплен, и мы все засмеялись.
— Это Иоганна, — представил отец хихикавшую девочку. — А это наша малышка, Мартина.
«Что за чудный ребенок», — подумала я. Она осторожно спрятала руки за спину и вызывающе посмотрела на меня.
— Гедвига уже ходит в школу, — указал отец на ее сестру.
Все три девочки носили длинные челки, тогда как у четвертой, которую капитан представил как «моя старшая дочь Агата», были длинные вьющиеся волосы, охваченные широкой белой лентой. Я сразу почувствовала симпатию к этому юному ребенку с необычно серьезным выражением лица и легкой застенчивой улыбкой. Всем сердцем я желала стать добрым другом детям.
Однако пытаться подружиться сейчас не было времени, так как их отец продолжал:
— Это наши мальчики. Руперт — старший, и Вернер.
Руперту, казалось, была присуща отцовская, немного суховатая манера держаться. Вернер был пареньком с темными бархатными глазами, которого мне сразу захотелось обнять.
— Кто же из них моя ученица? — спросила я капитана.
Легкая тень набежала на его улыбающиеся глаза, когда он отвечал:
— Ее здесь нет. Я отведу вас к ней.
Легким кивком он отпустил детей.
Пока мы поднимались по лестнице, он объяснял:
— Мы уже несколько лет мучаемся с ней из-за слабого здоровья. С тех пор, как она переболела скарлатиной, сердце у нее испортилось. Сейчас у нее грипп, и не похоже, что он скоро пройдет. Бедная малышка!
На втором этаже капитан открыл дверь, и мы опять поднялись по ступенькам узкой винтовой лестницы на третий этаж, в большую солнечную комнату с балконом. Опершись спиной о гору подушек, на старинной деревянной кровати сидела маленькая девочка.
— Это Мария, — сказал капитан, обращаясь к крохотному личику, отдававшему желтизной, с темными кругами под большими черными глазами, и мягко продолжил:
— Уверен, вдвоем вам будет хорошо. У вас даже имена одинаковые.
Слабая улыбка осветила маленькое личико, и тихий голос ответил:
— Да, отец, я очень рада познакомиться с фрейлейн Мария.
— Сейчас фрейлейн должна идти к себе, — объяснил капитан. — Но скоро она придет к тебе опять.
Когда мы спускались по лестнице, он неожиданно повернулся ко мне и спросил:
— Вам понравились дети?
Вопрос застал меня врасплох.
— У них самые прекрасные глаза, которые я видела, — ответила я запинаясь, — но все они выглядят такими бледными и серьезными.
Я ненавидела себя за эти слова, которые их отец вполне мог истолковать как слишком поспешный, а потому, — необоснованно критический вывод, и поспешила добавить:
— Но они очень хорошо себя ведут.
— Не всегда, — с легкой усмешкой возразил капитан.
И неожиданно серьезно — в моих словах он явно услышал больше, чем я намеревалась сказать — добавил, понизив голос, пока нас никто не слышал:
— Видите ли, вы — двадцать шестая в длинной цепочке нянек, гувернанток и учителей, которых мы приглашали к ним с тех пор, как их бедная мать умерла четыре года назад. Это многое вам объяснит. Последняя учительница продержалась здесь всего два месяца, но у меня есть предчувствие, что на этот раз все будет иначе.
— Да, — улыбнулась я, — девять месяцев.
Он открыл высокую белую дверь в мои апартаменты и со словами «скоро позвонят к обеду» и легким поклоном удалился.
Это была просторная светлая комната с большим окном. Почти весь пол занимал широкий восточный ковер. Массивная антикварная мебель и дорогие обои придавали ей роскошный вид. Белая кровать в специальной нише была убрана шелковым покрывалом бледно-голубого цвета; стол в центре комнаты, прямо под граненой люстрой, покрывала толстая парчовая скатерть. В Ноннберге у нас не было ни ковров, ни шелка, ни парчи, зато на стенах висели старинные иконы с изображениями Господа, Мадонны и всех святых. У каждой двери стояла оловянная, серебряная или глиняная кружка со святой водой. В этой комнате я не нашла ничего подобного. Возле кровати стоял простенький табурет, на котором лежали моя потертая сумочка и горемычная шляпка; гитара стояла рядом и чувствовали они себя здесь такими же чужими, как и я. Присев на табурет, я положила их на колени и так сидела, чувствуя себя абсолютно несчастной, всеми покинутой, пока необычный сильный звук не поднял меня на ноги: звонили к обеду.
Чуть позже мы все опять встретились в столовой. Во главе стола восседал капитан. Дети сидели по обеим сторонам от него, а место напротив занимала женщина средних лет. Я села слева от нее, справа — крошка Мартина. Как я узнала, это была баронесса Матильда — домоправительница, руководившая домашним хозяйством. К ней обращались тепло и приветливо, как к хорошему другу. Ее манера держаться дышала изяществом и чем-то напомнила мне цветок лаванды.
