Краса опустила взгляд. Не было сил смотреть ему в глаза, его напряженный, молящий, полный надежды и вины взор пронзал ее душу. Станила жалел о том, что натворил, и готов был отвечать за причиненное ей зло, как он думал. Невозможно было так сразу поверить тому, кого она считала самим Встрешником, и то доброе и честное, что вдруг обнаружилось в его душе, скорее потрясло своей неожиданностью, чем обрадовало.
— Поверь мне! — Станила взял ее за другую руку, словно хотел заставить снова поднять на него глаза. — Останься. Будь со мной, и боги будут с нами. Сила вернется, я все сделаю, что от меня зависит. И благословение будет… над нами.
Краса с усилием подняла глаза. Она уже не замечала уродливого шрама через все лицо и видела только его глаза. Мельком вспомнилась баснь о девушке, которая попала в берлогу к медведю, а он потом сбросил звериную шкуру и стал молодец молодцем.
— Ты все знаешь, — тихо сказала она. — Ты сам выбрал меня… как есть.
— Ты и без силы красавица. — Станила осторожно прикоснулся к ее щеке, словно убирая рыжую прядь, выбившуюся из косы. — Заря ты моя ясная.
— Где есть лад, там и сила будет, — произнес Одолень, и все разом перевели дух. — Благословение Лады вижу над вами, а с нею никто не страшен.
Дальше все стало проще. Обсудили, в какие сроки Станила сможет собрать двойной выкуп и передать его Велему. Свадьбы — и самого Станилы, и Радима с Ольгицей — решили играть на Вечевом Поле, чтобы оба племени, подвластных Станиле, видели его торжество. Но Радвила объявила, что поскольку князь Станислав сломал прежнюю судьбу Огнедевы и она будет вынуждена получать благословение заново, то имя ее надлежит сменить и в ближайшие дни ей придется пройти обряд нового наречения. И у Велема еще раз отлегло от сердца: он уже мельком думал, что же будет, когда на свете окажутся две Дивомилы Домагостевны, и обе княгини! А так выходило, что до первого снега он сумеет попасть-таки в Киев.
Когда мужчины отправились назад за столы пить за новый договор, Краса так и осталась сидеть, не имея сил даже подняться. Все происшедшее так потрясло ее, что мыслей в голове почти не осталось. Кроме одной.
— Но что же я потом буду делать? — спросила она, когда в клети остались, кроме нее, лишь две жрицы. — Потом, когда сын родится? Ведь ты сказала, что, когда родится сын, у меня будут сила и благословение…
— Что тебе еще нужно? — проворчала Даргала, обернувшись на голос. — Или ты думаешь, что здесь безумные старые балаболки собрались? Я сказала правду! Сначала ты родишь дочь, слишком похожую на дядю по матери, а уж потом сына. Я не обещала, что он будет счастлив или что ему удастся сохранить то, что его отец завоевал. Но когда он родится, в тебе проснется достаточно сил, чтобы стать матерью этим двум племенам. Мы все говорили ему правду! Мы не можем лгать в доме Жемен-мате. Иногда человек говорит правду, даже если сам этого не знает. Это про тебя и твоего якобы брата, который не сумел быть твоим братом до конца, А мы здесь для того и сидим, чтобы говорить правду от лица богов!
Краса не ответила, пытаясь понять, что означает эта отповедь. Даргала заковыляла к двери, но на пороге обернулась.
— А еще я не сказала, что вы избежите расплаты за все, что натворили, — добавила она. — Боги возьмут с вас плату за удачу, хотя и позволят отложить расчет. Там, где ты родилась, тебе жилось бы проще. Но иногда боги выбирают за нас, и это надо принять. Утешайся хотя бы тем, что все решили за тебя.
Старуха вышла, закрыла дверь. В клети повисла тишина. Краса сидела не шевелясь, и единственным живым существом казался огонь в очаге, по-прежнему ясный и бодрый. Он горел на этом месте целых полторы тысячи лет и повидал еще не такое.
Следующие несколько дней шел дождь: у богов, видно, кончились ясные деньки. Три дружины, растянувшись на много верст, возвращались на Вечевое Поле. Велем уже видеть его не мог. В то время как ему было нужно всеми силами торопиться вслед за Дивляной, он опять от нее удалялся. Теперь, когда судьба Красы почти устроилась и опасности ей вроде бы не грозили, его мысли снова обратились к сестре, и душу день и ночь грызло мучительное беспокойство. Белотур, конечно, человек честный и будущий ее родич, но все же как оставить молодую девку, невесту, одну среди чужих людей, мужчин! И никого из своих рядом, из женщин — только пленные голядки. Ох, не так надлежит ехать к жениху дочери старшего рода — без родичей, без челядинок, без приданого! Увы — и родичи, и челядь, и приданое Дивляны достались Красе. Без всего этого сделать из дочери валгородского ловца знатную дочь ладожского воеводы никак не получилось бы.
Правда, большой беды в потерях нет: Станила обещал выплатить двойной выкуп, который Велем собирался обратить в новое приданое для Дивляны. Пару девок в услужение найти не так трудно, а сам он с дружиной и братьями нагонит невесту если не по дороге, что уже едва ли, то очень скоро по приезде. Только бы все обошлось со свадьбой Станилы!
До отъезда из Числомерь-горы был проведен еще один важный обряд. Перед священной хлебной печью, воплощавшей в святилище земную утробу, жрицы-матери облили Красу водой, надели на нее новую рубаху, вышитую знаками утренней зари, к нарекли ее именем Заряла — так в землях смолян и радимичей именовалась Денница, богиня зари. Она перестала быть Красой, дочерью покойного ныне Смехно Гостилича из Вал-города, но и не была той, которую боги на Ильмерь-озере назвали Огнедевой и предназначили в жены князю Аскольду. Это была словно бы совсем новая Заряла, созданная богами для князя Станислава и принадлежавшая ему одному. И у Велема после обряда полегчало на душе: ощущение, что он обманом подсовывает Станиле совсем не тот товар, отступило.
Поскольку на Числомерь-горе Заряла родилась заново, отсюда и следовало провожать ее замуж, как из родного дома. Здесь же, в клети с печью, жрицы обмыли ее в последний вечер перед отъездом, подготавливая к переходу в новую, замужнюю жизнь. В знак перехода волосы ее после мытья оставили распущенными, и до окончания свадебного пира она не имела права заплетать их. Из клети ее вывели, снова покрыв паволокой, и теперь уже никто не мог видеть невесту до того мгновения, когда она станет женой князя Станислава.
Сам Станила едва мог того дождаться, и каждый день тянулся для него, будто месяц. Но и Велем не меньше стремился к скорейшему окончанию пути. Пусть случится эта свадьба, пусть бывшая Краса — его Краса — станет женой Станилы, который, как мальчишка, влюбился в ее серые глаза, веснушки, вздернутый нос и толстую рыжую косу. В тот огонь, который он, Велем, в ней пробудил, в те гордость и достоинство, которым он ее научил. И пусть ему наконец дадут возможность уехать и вдали от нее постараться забыть свою первую глубокую любовь, пришедшую уже после того, как он женился на Другой. И что он, дурень, раньше не догадался в Вал-городе поискать? Он вовсе не собирался следовать примеру сестры и совершать безумства, но теперь стал гораздо лучше понимать, какая сила заставила Дивляну бежать из дому с Вольгой, пренебрегая благоразумием и долгом. Теперь он не был уверен, что у него поднялась бы рука разлучить их и за косу увести сестру, зная, на какое горе ее обрекает. Тоже — судьба, тоже — воля богов, научивших его любви только сейчас, когда уже поздно.
