Что скажет Натан, если узнает, что она убила Отто? Назовет ли это счастливым избавлением, как Вард? Или заставит ее заявить в полицию? Сирена уже успела понять, что Натан никогда и ни в чем не преступал закон, и это заставляло ее молчать. Он мог сколько угодно развлекаться на Мейерс-авеню, он мог заводить сколько угодно любовниц, мог взять себе в жены нищенку, но он никогда не рискнет пойти на поступок, не свойственный человеку с его положением в обществе. Он предпочитал, чтобы его жизнь хотя бы внешне соответствовала принципам, принятым в кругу его знакомых, равных ему людей. Сейчас он принадлежал к числу самых крупных золотопромышленников в городе и его окрестностях. И, следуя их принципам, он вполне мог обратиться к властям. Натан мог не только заявить об убийстве, но и обвинить шерифа в халатном отношении к своим обязанностям, в том, что тот позволил, чтобы его супруга стала жертвой нападения, вместо того чтобы этого не допустить. Но даже в этом случае результат все равно получится одинаковый: начнутся допросы, расследование, и, сколько бы Натан ни старался, ее обязательно будут судить. Нет, она не могла сказать ему правду.
– Я, наверное, не понял твой вопрос, – между тем сказал Натан.
– Мне кажется, ты больше беспокоишься о том, что обо мне подумают другие, чем о моей безопасности.
– Но это же просто нелепо!
– Правда? А мне почему-то так не кажется. Сегодня утром я убедилась, что меня, скорее всего, не примут в общество местных матрон, как бы я себя ни вела.
– О чем ты говоришь? – спросил Натан. На переносице появилась складка озабоченности.
Сирена рассказала о встрече с женой местного богача.
– Мне очень жаль, если эта женщина обидела тебя, – сказал Натан спокойно, – но по этой причине тебе все равно не следует сомневаться во мне.
– Они считают тебя своим, а я не принадлежу к их кругу. И этого уже не изменишь.
Сирена с ужасом почувствовала, как к глазам подступают слезы.
– Сирена! – воскликнул Натан, бросив на стол салфетку и вскочив со стула. – Ты так расстроилась? Я этого совсем не ожидал. Обещаю, что все переменится, только не сразу. Тебе нужно появляться в обществе, встречаться с этими людьми, чтобы они смогли узнать и полюбить тебя так же, как я. Даю слово, не пройдет и года, как ты станешь для них чем-то вроде ангела, тобой будут восхищаться, тебя все полюбят, и ты станешь желанной гостьей во всех домах.
Он склонился над ее стулом, дотронувшись до ее плеча, погладил молочно-белую кожу под воротничком платья.
Сирена ответила ему быстрым взглядом.
– Ты, наверное, прав, – проговорила она, сдержав вздох. – Я веду себя так глупо. Я… я просто сорвалась сегодня.
– Это можно понять. Ты так долго болела, сегодня ты устала. Нам нужно получше о тебе заботиться.
– Как ты можешь так говорить? Меня еще никогда так не баловали. – Сирена с трудом изобразила на лице улыбку.
– Ты же знаешь, я хочу сделать для тебя намного больше.
– Натан, пожалуйста… – Сирена почувствовала, что голос его сделался глухим, а пальцы сильнее сжали ее плечо.
– Ты знаешь, как я хочу тебя. Я никогда этого не скрывал. Я обещал, что не стану ни принуждать, ни торопить тебя, но с тех пор многое изменилось.
Он имел в виду возвращение Варда.
– Нет… нет. Ничего не изменилось, – ответила Сирена.
– Я же не дурак, Сирена. Сегодня днем ты поехала в город, вернулась возбужденной. О причине догадаться нетрудно.
– Я не собиралась навещать Варда, если ты это имеешь в виду. – В ее словах не было ни капли лжи.
– Неважно, отчего ты так расстроена – оттого ли, что встретилась с ним, или оттого, что не видела его. Этот человек все еще нарушает твой покой. По-моему, единственный выход – это увезти тебя отсюда. Мне нужно ехать по делам в Денвер, а потом – в Нью-Йорк. Поездка продлится довольно долго – несколько недель. Врачи считают, что ты уже выздоровела и нормально себя чувствуешь. Я прошу, чтобы ты поехала со мной, Сирена.
Вард никогда не просил ее поехать с ним, когда куда-нибудь собирался. Он всегда стремился доказать, что вполне может обойтись без нее. И он вовсе не заботился о ее благополучии.
– Я не знаю, Натан… – начала она.
– В дороге ты не устанешь. Мы поедем в моем пульмане со всеми удобствами…
Сирена стремительно поднялась из-за стола, так что вино из ее бокала пролилось на скатерть. Она смотрела на ручейки бургундского, и у нее подкашивались ноги. Красная жидкость впитывалась в белую ткань, как кровь в простыню. Так же, как той ночью в пульмане Натана.
– Сирена! – простонал Натан с исказившимся от боли лицом, он понял, какую ошибку совершил. Когда-то давно он отправил корзину жареных цыплят и шампанское Варду и его знакомой, которая сопровождала его в поездке в Криппл-Крик, – женщине, которая занимала его комнаты над салуном «Эльдорадо» дольше, чем какая-либо другая, – Сирена, я…
– Не надо, прошу тебя, Натан, – прошептала Сирена, отшатнувшись от стола и от него самого. – Я не могу. Правда, не могу!
– Сирена, – повторил он опять, но она уже выбежала из столовой.
В ее комнате в мраморном камине все еще горел огонь. Сирена подбежала к нему, упала на колени и протянула к пламени дрожащие руки.
Бедный Натан. Он ведь ни в чем не виноват. Ей очень хотелось сделать его счастливым. Она вовсе не собиралась обижать его, но ничего не могла с собой поделать.
Она совершила убийство. Неважно, что ее жертва заслуживала смерти; она убила человека, отняла у него жизнь. Сирена думала об Отто, о том, как он с ней поступил, что говорил, она пыталась убедить себя, что не совершила преступления, что он был ничем не лучше животного, что, возможно, именно он убивал девушек с Мейерс-авеню. Ему, с его огромными ручищами, с его жестокостью и силой, ничего не стоило задушить женщину, избить ее, изувечить. Убийств не было уже несколько недель, но кто мог с уверенностью утверждать, что их не будет вообще? Если женщин убивал Отто, она смогла бы оправдаться перед собой и перед Богом и хоть немного успокоиться.
Спокойствие. Именно это предлагал ей Натан. И ей сейчас очень хотелось найти в себе силы принять его предложение. Но какую семью она собирается строить на лжи и обмане? Она не могла ни в чем признаться Натану: ни в том, что убила человека, ни в том, что видела Варда, ни в том, что разговаривала с Консуэло. Ее заставляло молчать не недоверие и даже не страх того, как может поступить Натан. Больше всего Сирена боялась увидеть холодное осуждение в суровых чертах его худого лица.
Ее внимание привлек какой-то шум. Она услышала топот копыт и стук колес отъезжающего экипажа. Вскочив на ноги, Сирена подбежала к окну и выглянула из него, откинув занавеску.