– Но ведь развод только все ухудшит?
– Вначале – да, но если наши имена больше не будут связаны между собой, слухи улягутся. Однако если мы останемся мужем и женой, только безупречное поведение поможет когда-нибудь забыть о наших ошибках.
– Безупречное… – эхом повторила Морган, начиная понимать.
– Безупречное, – подтвердил Уорд, негромко вздохнул и потер шею. – Ты прекрасно знаешь, в каком обществе я вращаюсь. Ты жила в Лондоне и в Филадельфии. Ты сама призналась, что, будучи замужем за Уэдерли, вела себя предосудительно, а твоя семья рассказывает то же самое про твое поведение в Лондоне.
– Но, Уорд! – воскликнула Морган. Глаза обожгли слезы. – Тебе такая жизнь тоже не нравится! Я знаю, что не нравится!
Он сглотнул.
– Согласен, временами я разделяю твои чувства, но не могу последовать твоему примеру. У меня есть обязанности и долг по отношению к семье и к тем, кто носит эту фамилию: к Робу, к моей бабушке, тетушкам и кузенам, которых ты никогда не видела. Их будущее, их браки и образование – все это зависит от моей способности уберечь наше имя. – Он говорил все тише. – Вот такой я, Морган. Таков мужчина, которого ты когда-то любила.
Таким он и был – человек, столь преданный своей семье, друзьям и служению им, что готов отказать в радости себе. Если она останется его женой, его частью, будет ли он ожидать того же и от нее? О, но ведь он очень ясно дал ей все это понять! Можно ли просить большего?
– Насколько… насколько безупречным?
Уорд прищурился:
– Тебе придется проявлять полное уважение, даже почитание, ко всем условностям. Никакой брани, никакой вульгарности, никаких неподобающих нарядов. Моей жене придется посещать самые различные, зачастую чрезвычайно скучные, вечера, балы и лекции. Она будет наносить визиты и принимать гостей. Тебе, моя дорогая, придется быть любезной даже с теми, кто снова и снова будет бросать тебе в лицо упреки о нашем общем прошлом, причем не только в Бостоне, но и в Нью-Йорке. Бостонцы могут быть весьма бестактными, однако они очень строги к соблюдениям правил приличия, гораздо строже, чем жители Филадельфии или даже Лондона. Честно говоря, – Уорд еще раз устало вздохнул, – честно говоря, я не уверен, что тебе это по силам.
Морган вздрогнула – он сомневался в ее способностях.
– А смогу я не посещать те вечера, где обязательно будут сплетничать?
Уорд решительно покачал головой:
– Нет. Чем больше человек бежит от скандала, тем настойчивее скандал его преследует. Я отлично усвоил этот урок.
Морган прищурилась:
– И вообще никаких ругательств? Никогда?
Его губы дернулись.
– Во всяком случае, не на публике.
– А наедине? А мои пеньюары? Мне не придется их выкидывать?
Подергивание губ превратилось в неохотную усмешку.
– В любом случае пеньюары должны остаться в спальне, а не в гостиной или любой другой части дома.
– А если я поведу себя плохо, что ты сделаешь?
Он впился в нее взглядом; страдание, казалось, въелось в каждую складку его лица.
– А что, по-твоему, я должен сделать? Избить? Или просто ударить? Я не смогу, любовь моя, даже если буду уверен, что это тебя исправит.
– «Любовь моя», – повторила Морган, и сердце ее затрепетало в надежде. – Ты назвал меня «любовь моя».
Уорд поморщился и отвернулся. Он говорил негромко, и в голосе его слышалась боль.
– Ты что, думала, я разлюбил тебя, мадам любовница?
– Да! – воскликнула она, и на глаза у нее навернулись слезы. – Конечно, думала! Ты говоришь про развод и… и про мой новый брак так, словно тебе вообще все равно! Это убивает меня, Уорд! Я не могу представить себе свою жизнь рядом с другим мужчиной!
Он несколько раз глубоко вздохнул.
– Морган, – с болью в голосе негромко произнес Уорд, – во второй раз Бостон тебя не простит, он может не простить тебя даже и сейчас. Свобода, которую ты так ценишь, исчезнет. Я не в силах изменить это. Лучше мы с тобой разведемся, чем я увижу, что ты несчастлива.
– О, Уорд, если ты меня любишь, я могу сделать все, что угодно! Я готова даже… – слезы струились по ее лицу, – я готова даже выносить общество трижды проклятого, как собака, Кабота.
И с этими словами, не в силах больше выносить разделявшее их расстояние, Морган бросилась в объятия Уорда, отчаянно рыдая и оплакивая всю боль прошедших лет – и боль последних недель.
– Я люблю тебя, Уорд.
– И я тебя люблю, – сказал он, крепко прижав ее к себе и целуя в макушку. – Тш-ш, любовь моя… все хорошо… не плачь, любовница….
Ее рыдания утихли, но она стояла, прижавшись к Уорду, слушая, как бьется его сердце, слушая, как он дышит. О, все-таки он любит ее, несмотря ни на что, любит, хотя это и невозможно. Он ее любит!
– Так, значит, – сказал Уорд наконец, – значит, ты хочешь остаться моей женой? Неужели я все-таки получил утвердительный ответ на предложение руки и сердца?
Морган засмеялась и подняла голову, чтобы посмотреть в его прекрасное точеное лицо, смягченное любовью, в глаза, такие пылкие, что могли растопить любое женское сердце.
– Да, сэр. Я остаюсь твоей женой.
– Несмотря на мои условия? – В его глазах мелькнуло беспокойство. – Я не могу снова потерять тебя. Я не могу… В тот последний раз я не мог спать, не мог есть. И… если бы кто-нибудь сделал тебе больно, я бы убил его. Понимаешь? Я бы убил их всех! – резко произнес он и взял ее лицо в свои ладони.
– Да, – медленно ответила Морган, глядя на него полными слез глазами. О, она не знала, как больно ранила его, но теперь видела это в его глазах, и сердце ее рвалось на части.
– Нет, – грубовато ответил Уорд. – Ты не понимаешь. Когда я впервые понял, что люблю, тебя, я думал, что любовь – это чувство прекрасное, мягкое и нежное, как пух. Я считал, что полностью контролирую свою жизнь. Так вот это не так… а любовь – это чувство суровое, властное и ревнивое. Обещаю, я всегда буду стараться обуздать свои страсти… Но ты должна пообещать мне, что будешь мириться с правилами, потому что если я снова потеряю тебя… – голос его дрогнул, а глаза сделались подозрительно влажными, – если ты снова меня покинешь, Морган… я этого не вынесу.
– Обещаю.
– Ты обещала и раньше, но нарушила обещание, – прохрипел Уорд.
– Я обещала, потому что не хотела ранить тебя.
– И ранила так, что сильнее уже невозможно. Я не тот мужчина, который будет пылко и красиво признаваться в любви. В сущности, – сказал он, целуя Морган в лоб, – я вообще не признавался в любви ни одной женщине, даже Фрэн, хотя однажды – нет, дважды – был с ней обручен.
– Фрэн? Жена Ро?
– Да, – ответил Уорд, криво усмехнувшись. – Но это история для другого раза. Ну что, – нежно спросил он, вытирая ее слезы, – могу я поцеловать тебя, чтобы скрепить договор?
