– Несладко бы тебе пришлось, Голландец, с таким младшим братом.
– Это точно! Золотые слова! – согласился мужчина со смесью нежности и сожаления на лице. – С тобой постоянно нужно быть начеку: ты все время лезешь в драку.
– С этим покончено.
– Ты боксер, Безрассудный. А любой боксер и за пределами ринга все равно остается боксером. – Голландец замолчал и повертел кружку в своих крупных, покрытых шрамами руках. – Старый герцог никогда бы не признал тебя своим сыном.
– И поэтому ты его убил? Если бы я хотел, чтобы он умер, я бы и сам с этим справился. – Кинан несколько лет рисовал это в своем воображении.
– Все вышло случайно. Я проследил за ним до «Серебряного змея», зная о его намерениях. Герцог был в отчаянии. Он готов был бросить одного сына ради другого. Зачем, спрашивал я себя. Вряд ли им двигала любовь или сожаление об ошибках молодости. Рекстер хотел использовать тебя, парень. Ты был так ослеплен розовыми мечтами, что он просто уничтожил бы тебя – ты бы и понять ничего не успел.
– Ты читал бумаги, которые забрал у него? Они вроде бы доказывают, что я его наследник.
– Долго ли ты смог бы оставаться его законным наследником? Этот коварный змей вырыл бы тебе яму руками Невина. Или ты полагал, что парень просто так откажется от титула и всех благ? А уж его-то высокомерная мамаша, так или иначе, ни за что бы не допустила подобного. – Голландец так сжал деревянную кружку, что она треснула. – Я не мог позволить им обидеть тебя. Герцога надо было остановить. Я всего лишь хотел треснуть его по башке и выкрасть бумаги, клянусь! Этим бы все и закончилось – он потерял бы свое проклятое доказательство. – Голландец прерывисто вздохнул. – Я ударил его доской. Но голова у мерзавца оказалась слабая. Он с первого же удара рухнул на землю. Мои руки действовали помимо моей воли. Я бил герцога снова и снова. Уже не помню, что заставило меня остановиться. Может, какой-то шум? Я забрал бумаги и побежал.
Кинан равнодушно выслушал Голландца, не сожалея ни о смерти Рекстера, ни о жестокости, с которой его убили. Он решительно потянулся к карману за тридцатью фунтами.
– Тебе придется уехать из города. – Милрой сам не узнавал своего напряженного голоса.
Дружеская привязанность Голландца привела к убийству, и все из-за него. Прав он был или нет, но Милрой намеревался спасти друга. Он швырнул на стол кожаный кошелек, набитый монетами.
Голландец взял кошелек и заткнул его за пояс. Затем вытащил бумаги из сюртука и протянул их Кинану. Измятые документы были в каплях засохшей крови.
– Это твое.
– Они мне не нужны.
– Титул твой по праву.
Кинан смотрел на протянутые бумаги и думал о разбитом черепе Рекстера.
– Но не такой ценой! Она слишком высока!
Бросив документы на стол, Голландец встал.
– Так навсегда и останешься благородным ублюдком, – добродушно упрекнул он, кладя руку на плечо Кинана. – Воспользуешься ты ими или сожжешь – герцога уже не воскресишь.
И Голландец ушел в ночь.
Кинан положил ладонь на документы и спрятал их во внутренний карман. Прощальный подарок Голландца давал ему возможность разрушить семью Рекстера. Несмотря на одолевавшие Милроя сомнения, искушение воспользоваться этой возможностью не давало ему покоя.
Леди Клег решила повеселить гостей и лишилась чувств, когда заметила, что дочь не послушалась ее и все же заговорила с Бидгрейнами. К счастью, флакон с нюхательной солью был у леди Клег с собой. Несколько лакеев помогли отнести стонущую женщину в отдельную комнату, где она смогла окончательно прийти в себя. Обменявшись понимающими улыбками с Уинни и Девоной, Эмара пошла успокаивать свою расстроенную матушку.
Довольная тем, что Эмара вполне может справиться с матерью сама, Уинни извинилась перед родными. Ей нужно было увидеться с Кинаном. В ушах девушки звенели угрозы лорда Миддлфелла. Возможно, с ней он закончил свою игру, но Уинни боялась, что началась игра более опасная – с жизнью ее любимого.
Как только сэр Томас узнал, что на балу присутствуют лорд Миддлфелл, лорд Лотбери и мистер Терри, он постарался удалить дочь под любым предлогом. Они сошлись на том, что на балу останется Девона. Ни одна из дочерей не могла предсказать реакцию отца, если кто-то из этих негодяев отважится показаться ему на глаза. Сэр Томас все еще негодовал из-за того, что не он, а Кинан Милрой вступился за честь Уинни, – старику самому не терпелось проучить подлецов.
– Пойдешь к нему? – спросила Девона, провожая сестру из бального зала.
Уинни обиженно произнесла:
– У меня это что, на лице написано?
– По-моему, да. Ты простила его?
Уинни глубоко вздохнула – она торопилась.
– Сестренка, у меня нет времени это обсуждать.
Заметив их фамильный герб на одном из экипажей, девушка звонко поцеловала сестру в щеку и побежала к нему.
Открыв дверцу кареты, Уинни назвала кучеру адрес Кинана. Не оглянувшись, тот что-то проворчал, давая понять, что понял приказ. Озадаченная тем, что кожаный верх экипажа был поднят в такой погожий вечер, девушка села. И тут же замерла, когда ей в грудь уткнулся холодный металл.
– Поедемте вместе, мисс Бидгрейн. Не бойтесь, я не намерен стрелять, – пообещал лорд А’Кур. – Пистолет нужен просто для убедительности, на случай, если вы недооцените мои навыки обращения с женщинами. – Затянутые в перчатки руки ухватили Уинни за плечо и толкнули вглубь экипажа.
Лорд А’Кур приказал трогать и захлопнул дверцу. Лошади понеслись, подгоняемые кучером.
– Наших слуг нельзя подкупить. Что вы сделали с моим кучером?
– Мне противны эти бесполезные разговоры о простолюдинах. Давайте я научу вас вести учтивые беседы.
– Все, что мне нужно, – чтобы вы немедленно остановили карету! – ответила Уинни прежде, чем подумала, а не поторопилась ли она. Видя только укутанную в плащ тень, она не знала, направлен ли на нее пистолет.
На несколько мгновений ее ослепила обжигающая боль. Уинни согнулась пополам, пытаясь мыслить здраво. Лорд А’Кур снял перчатку и дал ей пощечину. Перстень поранил девушке щеку. Пылающая царапина горела нестерпимо, это было больнее, чем сам удар.
Уинни, злясь на себя за то, что так глупо попалась, дерзко заявила:
– Видимо, бить женщин – единственное, что вы умеете. Вы ничтожество! Если рядом нет жены, для этого подойдет любая беззащитная представительница слабого пола.
От следующего удара у нее из глаз посыпались искры.
«Глупец», – подумала она, хватая воздух ртом. Прикрыв рукой раненную щеку, Уинни замолчала. На нее никто никогда не поднимал руку. От вмешивающихся не в свое дело братьев Уинни научилась защищаться при помощи слов. Сейчас А’Кур мог избить ее до беспамятства еще до того, как они прибудут на место.
