Лаура Паркер - Буря страсти

— Да, — с деланным равнодушием ответила Делла. — Я бы тоже пришла в ярость, если бы меня связали, как цыпленка. А теперь не мешайте мне заниматься делом.

Делла краешком глаза увидела, что Сара бросила на нее пристальный взгляд, но проигнорировала его. Никто на свете не был изумлен тем, что она вернулась в эту комнату, больше, чем она сама.

Понадобилось совсем немного времени — пока закипела вода, которую принесла экономка, — чтобы понять: она не может оставить мужа. Он не хотел, чтобы она знала, что он жив, однако она все же узнала об этом и не могла закрывать глаза на этот неоспоримый факт. Когда-то она любила его и до сих пор любит в нем того мужчину, каким он был. Ей больно видеть его в таком состоянии. Пусть он никогда не узнает, кто она, если она соблюдет все меры предосторожности, но она-то знает, что является его женой. Если она и оставит его, то на попечение куда более ответственного лица, чем слуги, населяющие виллу. Он находился в ужасающе запущенном состоянии. Потребовалось несколько раз сменить воду в тазу, прежде чем удалось смыть с его торса толстый слой грязи. В данный момент она мыла его здоровую руку, испытывая странное удовлетворение от того, что чистила его ногти и обрабатывала их маникюрными принадлежностями, которые принесла из своей комнаты. Ей никогда прежде не доводилось наслаждаться прелестью ежедневного общения с Рейфом. Однажды она размечталась о том, что когда-нибудь хорошо изучит его тело, причем настолько, что сумеет распознать его по форме руки или даже стопы. И вот сейчас, вытирая его руку, она чувствовала, что действительно знает его. У него сильная рука, с квадратной ладонью, длинными тонкими пальцами и темными волосками на первых фалангах. Поддавшись порыву, она слегка сжала его руку, прежде чем положить ее на простыню. Если он и заметил, то никак не отреагировал.

Однако когда Делла взяла его за правую руку, он резко выдернул ее.

— Послушайте, синьор, — сурово проговорила она по-итальянски. — Я вижу, что вас тяжело ранили, но это не значит, что рука может оставаться грязной. Если не обработать ее, может начаться нагноение, которое приведет к ампутации.

Казалось, эти слова оживили его. Он выставил руку вперед, едва не ударив Деллу по груди.

— Я буду очень осторожна, но и вы должны лежать спокойно, — предупредила она и взялась за ножницы.

К ее облегчению, рану обработали, прежде чем забинтовать руку. Она видела, как многие ветераны войны с Наполеоном просили милостыню на улицах. Часто их раны гноились и не заживали. Эта же рана была тщательно зашита, и теперь на ее месте образовался ровный рубец. О, но какие страдания, должно быть, доставила ему эта потеря! Делла положила ладонь ему на руку и спросила:

— Почему вы забинтовываете ее? Она не уродлива.

В ответ он отвернулся.

Сара помогла Делле снять с него сапоги. Она ничего не сказала, но неодобрительно поцокала языком, когда ей в нос ударила страшная вонь. Обе не сговариваясь выбросили сапоги в окно, а затем принялись мыть ему ноги.

Дабы сохранить свое достоинство, Сара накрыла нижнюю часть его тела простыней и только после этого помогла Делле снять с него бриджи. Женщины были крайне изумлены, когда больной неожиданно сел и, прижав к животу простыню, проговорил:

— Вон!

Это было первое произнесенное им слово. Спокойная властность, прозвучавшая в нем, заставила обеих женщин ретироваться в дальний угол комнаты. Больной же тем временем самостоятельно закончил процесс омовения.

Экономка принесла чистое белье. Когда Делла попросила ее принести чистую одежду для хозяина, она демонстративно повернулась к ней спиной и удалилась. Делла решила проблему, остановившись на свежей простыне.

Когда было вымыто все тело больного, кроме лица, Делла повернулась к Саре:

— Теперь можете нас оставить.

Компаньонка устремила на нее долгий, пронизывающий взгляд, ничего не сказала и закрыла за собой дверь.

Руки Деллы дрожали, когда она наливала в таз горячую воду.

— Наконец! Теперь я удостоверюсь, что это Рейф, — еле слышно проговорила она, направляясь с тазом к кровати. Взяв ножницы, она склонилась над больным и собралась было разрезать повязку, которая начиналась на правой щеке, но он мгновенно перехватил ее руку.

Делла едва не вскрикнула от боли — с такой силой он сжал запястье.

— Я должна умыть вас, синьор, и вам наверняка надо побриться.

— Нет.

— В детстве вы, наверное, были настоящим наказанием для своей мамы, — с наигранным весельем сказала она. — Вы заслуживаете того, чтобы вас брил неопытный в этом деле человек. — Она попыталась вырвать руку. — И разве имеет какое-то значение, если я ошибусь? — Едва слова слетели с ее губ, она ужаснулась. Как она могла…

Он засмеялся. Смех был сухим, хриплым, глухим, но искренним. К ее удивлению, он выпустил ее руку.

— Будь я мудрее, я бы избавил вас… от этого.

Делла застыла. Эта фраза эхом отозвалась в ее памяти. Он знает, кто она! Он перефразировал свое последнее письмо к ней. Знал ли он с самого начала?

Она сжала зубы, готовая к любому уродству, которое обнаружится под повязкой. Начав от щеки, она осторожно разрезала слой за слоем. Сперва открылась черная борода месячной давности. Волосы оказались густыми, упругими и вьющимися. Они щекотали ладонь, пока она работала. Потом она добралась до бинтов, которые скрывали верхнюю часть головы. И, наконец, когда он поднял голову, она с огромной осторожностью разрезала бинты, скрывавшие лицо.

Делла на мгновение закрыла глаза, чтобы успокоиться, и открыла их.

Все выглядело не так ужасно, как она предполагала.

Левая часть его лица была до боли знакомой: высокий чистый лоб, изогнутая темная бровь, нос с горбинкой, впалая щека. Кожа над бородой была бледной, почти прозрачной из-за недостатка солнечного света. Глаз был закрыт веком с длинными темными ресницами, поэтому Делле не удалось заглянуть в его топазовые глубины. Пока она рассматривала его совершенный профиль, Рейф лежал неподвижно, и можно было подумать, что он спит.

Делла ласково взяла его за подбородок и, преодолев сопротивление, повернула его голову.

Длинный красный шрам начинался от линии волос, проходил через то, что некогда было бровью и глазной впадиной, и заканчивался на правой щеке. От швов, сделанных хирургом, остались маленькие черточки. Лицо было страшно обезображено, но не настолько, чтобы вызывать отвращение, как ожидала Делла.

В следующий момент произошло нечто, чего она не ожидала. Ее сердце распахнулось, и из него вырвался такой мощный поток любви, жалости, облегчения и нежности, что она застонала.

— О, любимый, твое бедное лицо.

В ответ на ее слова Рейф закрыл изуродованную сторону лица рукой.