Наступил критический момент – Доброслав упал, выронив меч. Воин пополз по траве к нему, а Франтишек… ждал, хотя мог и помешать ему взять оружие. Поднявшись на ноги, Доброслав бросился на своего врага, но тщетно: острие поразило воздух, Франтишек же легко увернулся и ударил его по спине, так что лопнули застежки на доспехах. Толпа бесновалась и выла в экстазе. Мадленка медленно опустилась на свое место: она чувствовала нечто вроде стыда за то, что забылась и вела себя, как остальные зрители. А многие из них уже кричали: «Убей! Убей!» Женщины хохотали, дети тоже были в восторге и громко и неумело хлопали в ладоши.
Доброслав получил еще одну рану и упал лицом в траву. Он не двигался, но, когда противник подошел к нему, извернулся и сделал попытку неожиданно ударить его. Франтишек, однако, держался начеку, легко выбил у него меч и приставил острие к его горлу, между шлемом и доспехом. Доброслав лежал, раскинув руки и тяжело дыша.
Август, побледнев, поднялся с места.
– Магдалена! – вскричал пан Соболевский в восторге. – Дочь моя, мы выиграли! Ну, разве я не говорил, что он великий воин?
Мадленка согласилась, не кривя душой. Теперь, когда угроза бессрочного заточения осталась позади, она смогла вздохнуть спокойнее. «Слава тебе, господи, и ныне, и присно, и во веки веков», – подумала она. И не было во всем свете молитвы искреннее этой.
Епископ Флориан встал. Губы его горько кривились, и Мадленка знала, что ему не по нраву объявлять победителя. Он воздел руки, успокаивая разбушевавшуюся, непредсказуемую, опасную толпу.
– Суд божий, – возгласил епископ торжественно, – есть суд, которому мы обязаны подчиниться безоговорочно. Магдалена-Мария Соболевская, ты свободна.
Взрыв ликования встретил его слова. Мадленка смутилась: она и не подозревала, что столько людей принимает ее судьбу столь близко к сердцу.
– Князь Август Яворский, ты был не прав, – продолжал епископ сухо, – возводя наветы на честную девушку. Советую тебе как шляхтичу и благородному человеку повиниться, ибо иное не сделает тебе чести… Панна Соболевская, подойди сюда.
Представитель короля, пан Кондрат, сощурясь, глядел на Мадленку заинтересованным взором и левой рукой гладил холеную бороду. Мадленка, которой томный старик, бесцеремонно пялящийся на нее, осточертел, высунула язык в его сторону, отчего глаза благовоспитанного пана, утратив свое обычное выражение, едва не вылезли на лоб, и поспешила к епископу. Ей было трудно протиснуться между зрителей. Возбужденные зрелищем недавнего поединка люди хотели отблагодарить ее за то удовольствие, которое она и ее боец доставили им. Девушку хватали за руки, за плечи, за пояс, женщины стремились коснуться ее платья, дети таращились на нее, словно она была по меньшей мере княгиня. И никто – что было хуже всего – не закрывал рта, считая необходимым проводить ее каким-либо глубокомысленным напутствием:
– Ну, девка, не попади в беду снова!
– Ишь ты, какая!
– И рыжая, глянь!
– Ну и боец у тебя! Ты небось его здорово взбодрила, а? На своей постели!
– Молчи, дурак: не видишь, барышня приличная.
– Что приличная, что нет, все едино.
– Да тьфу на тебя!
– Езус-Мария! Вот так поединок…
Мадленка пожимала руки и улыбалась, глядя одновременно, как бы не оступиться и не упасть среди моря жадных глаз и разинутых ртов, от которого несло кислым запахом пота. Она очень волновалась за красивое платье и была довольна, что сделала такую практичную прическу, которая не растреплется. Запыхавшаяся и с румянцем на щеках, она наконец предстала перед князем Домиником и епископом. Пан Кондрат, казалось, был чем-то недоволен. Повернув голову, Мадленка увидела возле себя Августа.
– Теперь, когда твоя невиновность доказана, – возгласил епископ, – ты должна поклясться, что не держишь зла на князя Яворского, ибо он не имел намерения оговорить тебя или каким-либо образом причинить тебе вред. Точно так же и ты, князь, обязуйся впредь не преследовать девицу Соболевскую своими подозрениями и не держать на нее зла за то, что она победила тебя.
– Я не держу зла на князя, – объявила Мадленка, про себя присовокупив: «Хоть бы он утоп!»
– И я не держу зла на тебя, Магдалена, – буркнул Август, на ее взгляд, не вполне убедительно.
Епископ слащаво улыбнулся.
– Теперь все? – нетерпеливо спросила Мадленка. – Я свободна?
– Свободна, как ветер, – подтвердил князь Доминик. Толпа в это мгновение снова загудела.
– И больше никто не будет меня допрашивать? Никто и никогда? – недоверчиво говорила она, и ее взгляд перебегал с князя на епископа и обратно. – Я и в самом деле совсем, окончательно свободна?
– Решение божьего суда нерушимо, – важно заявил епископ, сцепив пальцы поверх объемистого брюха. – Никто не посмеет тебя задерживать, дочь моя.
– Да ну? – изумился Франтишек, подошедший к ним и слышавший последние слова прелата. – Что-то не верится, святой отец. Вы причинили моей госпоже столько неприятностей, кто его знает, что вы еще измыслите… Вы меня простите, но я человек прямой и говорю прямо.
– Сын мой, – свысока отнесся к нему епископ, – ты сомневаешься в моем слове?
– А ты поклянись на Библии для пущей верности, – хмыкнул вояка, – тогда я, может, и поверю. А то мне снова драться с этим медведем несподручно, устал я.
Епископ покачал головой, достал Библию и поклялся, что Мадленка отныне вне подозрений и вольна идти на все четыре стороны.
– А князь что же? – спросил Франтишек. – Пусть тоже поклянется, чтоб все было честь по чести. Суд-то на его земле идет.
Улыбнувшись, Доминик накрыл красивой смуглой рукой Библию и поклялся.
– Вот теперь я спокоен, – объявил Франтишек. – А то и правда утомил меня медведь.
– Что-то он долго не встает, – встревожился Август. – Что с ним?
– Встанет, – ухмыльнулся под забралом воин. – В день Страшного суда встанет, куда он денется.
– Ты его убил? – спросил потрясенный Август.
– Перерезал глотку. А что?
Князь и епископ переглянулись, ошеломленные. По правилам божьего суда победитель мог убить противника, но уж больно хладнокровно это было сейчас проделано. Теперь Мадленка догадалась, отчего вдруг загудела толпа минуту назад.
– Панна Соболевская, – вмешался пан Кондрат, на которого боец Мадленки, его речи и манера держать себя произвели впечатление, – представьте нам, пожалуйста, вашего спасителя.
– Для меня нет ничего приятнее этого, – сказала Мадленка, улыбаясь. – Позвольте вас познакомить с моим другом Франтишеком…
Она повернулась к воину, только что снявшему шлем. Слова замерли у нее на губах. Перед нею стоял синеглазый.
– Не совсем так, – сказал он. – Я комтур Боэмунд фон Мейссен.
