— Ну, им должно быть стыдно за их опасения, потому что Веракрус — спокойный, красивый город.
— Да, я знаю. — Девушка снова лукаво улыбнулась. — Говоря, что папа лишь однажды разрешил нам покинуть виллу, я не хотела сказать, будто я действительно покидала ее всего один раз. Сын садовника влюбился в меня и часто выводил в город через задние ворота. Он показал мне такие вещи, что мама упала бы в обморок на целый месяц, узнай она об этом.
Рекальде улыбнулся ей в ответ.
— Если бы ваша мама знала, что вы сейчас здесь на палубе со мной и без вашей дуэньи, она не только упала бы в обморок.
— Неужели? Значит, вы такой опасный, капитан? У вас репутация человека, который пользуется положением невинной девушки, если ее не сопровождает дуэнья?
Девица откровенно флиртовала с ним. Она была достаточно хорошенькой, чтобы игра представляла для него интерес, но слишком избалованной и своевольной и, очевидно, считала себя необычайно хитрой лисой после приключений за стенами виллы с сыном садовника.
— Могу заверить вас, сеньорита, что в моем обществе ваша репутация в полной безопасности.
Марисоль надула губки и притворилась разочарованной:
— А я так надеялась, что вы не такой, как другие.
— Не такой? Как это?
— Остальные офицеры видят во мне только дочку губернатора. Они гарцуют передо мной, и жеманно улыбаются, и говорят исключительно о погоде. А вы, капитан, смотрите на меня так, будто видите все у меня под корсажем и, если представится такая возможность, сорвете его и возьмете то, что хотите, не спрашивая разрешения.
— А если бы я так и сделал? Как поступили бы вы?
— Наверное, закричала бы. — Она придвинулась ближе к нему и провела кончиком пальца по выпуклой вене на тыльной стороне его руки. — Или сказала бы вам, что я давно уже не девушка и дам вам то, чего вы желаете, с большой охотой.
Она взглянула ему в глаза, на ее лице было такое выражение, которое сын садовника, наверное, находил очень соблазнительным.
— Вы знаете где моя каюта, капитан?
— Знаю.
— Моя дуэнья храпит, как духовая труба. И я никогда не могла терпеть ее в моей комнате ночью. Если вы поскребетесь в мою дверь позже, вы найдете меня одну.
Глаза Рекальде блеснули в темноте, и он улыбнулся:
— Если бы я прямо сейчас поскребся в дверь вашего отца и рассказал ему о нашем разговоре, уверен, вы бы уже не были одна в своей каюте.
Девушка окаменела. Она убрала свою руку, сжав пальцы в кулак, и едва сдерживалась, чтобы в детской злобе не расцарапать его надменное лицо. Взмахнув широкими юбками, Марисоль быстро удалилась, подгоняемая злостью и пережитым унижением. Не успел стихнуть звук ее шагов, как из ниши в стене надстройки появилась другая фигура. Темные глаза сверкали от гнева.
— Так! Вы хотели бы видеть и мою младшую сестру у своих ног, сеньор?
— Я не искал ее общества. Она по собственной воле пришла сюда.
— В самом деле? — Люсия недоверчиво прищурилась. — Не будь меня здесь, вы все равно отослали бы ее?
Рекальде улыбнулся и сделал несколько шагов к ней, заставив ее снова отступить в темную нишу. Он продолжил то, на чем остановился, когда им неожиданно помешали. Он освободил ее груди из корсажа и задрал юбки до пояса. Как и в три прежние ночи, когда они «случайно» встретились на палубе, Люсия жадно обхватила его, поскуливая, когда он насадил ее на свое копье и принялся вжимать ее в жесткую обшивку стены. Мгновенно кокетливые повизгивания сменились жадным довольным сопением. Рекальде пришлось зажать ей рот рукой, опасаясь наблюдателя, сидевшего в своем «вороньем гнезде» высоко над палубой.
Рекальде быстро кончил, испытывая острое злобное наслаждение. Он представлял себе, что это Джульетта Данте цепляется за него, дрожа от страха, впитывая его месть каждой порой своего тела. Закончив, капитан просто откинулся назад, оставив дрожащую девушку у стены.
— Господи!.. — прошептала Люсия. Ее юбки медленно опустились, закрывая голые ноги. — Моя сестренка умерла бы, если б вы сделали это с ней. Я сама не знаю, смогу ли пережить эти шесть недель плавания. Боже милостивый, — тихо засмеялась она, — неизвестно даже, смогу ли я сейчас дойти до своей каюты.
Рекальде принялся застегивать штаны.
— Если вам это не понравилось, то, думаю, на борту найдется немало счастливчиков, способных продемонстрировать что-то другое, сеньорита.
— Вы шутите, капитан, — улыбнулась Люсия и осторожно убрала за корсаж обнажившуюся грудь. — Увалень, за которого я собираюсь выйти замуж, — жирный и лысый, очень похож на вашего капитана Аквайо. И от одной мысли, что он может прикоснуться ко мне, меня начинает тошнить.
Он богат и пользуется расположением короля, поэтому я должна выйти замуж за него, но вы, мой очаровательный капитан, вы оставите мне память, которая понадобится, чтобы пережить весь этот ужас.
— Счастлив, что снискал ваше расположение, — сухо ответил Рекальде.
— О да, вы добились его, — согласилась она и протянула руку, не давая ему застегнуть штаны. — И вы можете пользоваться им каждый день и каждую ночь, пока мы пересекаем этот необозримый океан. И поскольку я вижу, что вы так же страстно желаете меня, как и я — вас, то, когда мы прибудем в Севилью, вам не удастся скоро забыть меня.
Рекальде и сейчас уже почти забыл о ней. Он смотрел на воду, взгляд его устремился к тому месту, где океан сливался с небом. Он прищурился, пытаясь рассмотреть что-нибудь в кромешной тьме. Невооруженным глазом ничего нельзя было разглядеть, но на мгновение ему показалось, будто он что-то видит. Нельзя сказать, что он действительно что-то увидел, скорее ощутил нечто, почувствовал чье-то незримое присутствие там далеко, на горизонте, на востоке.
Его рука инстинктивно потянулась к поясу, но он был одет в парадную одежду, и ремень, на котором обычно в футляре висела медная подзорная труба, остался в его каюте. Возможно, ничего там, на горизонте, и не было. Дюжины быстроходных судов патрулировали подходы к заливу, не говоря уж о наблюдателях на всех самых высоких точках берега. Лишь сумасшедшему могло бы прийти в голову подойти к Гаване так близко накануне намеченного выхода в море всей армады.
Он вздохнул и посмотрел вниз, почувствовав, как чья-то жадная рука пробирается к нему в панталоны. Он собрался оттолкнуть и эту руку, и девушку, но тут, к своему великому удивлению, осознал, что совсем не эта рука требует сейчас его полного внимания.
Гейбриел Данте опустил свою подзорную трубу. По обе стороны просторной гавани на берегу в миле от него светилось лишь несколько огоньков. А впереди сверкало море ярких огней, обозначавших порт Гавану. При дневном свете они с Джонасом не рискнули приблизиться к берегу, но теперь во мраке, под прикрытием дождя и тяжелого полога облаков, осуществили свое намерение.
