– А ты предпочел бы, чтобы мы все отправились в долговую тюрьму? – сухо осведомился Гриффин.
– Нет. – Томас поднял лицо, посмотрел прямо ему прямо в глаза и честно признался: – Я предпочел бы, чтобы это я спас мать.
Гриффин с минуту молчал, думая о том, чего стоило Томасу допустить, что он в чем-то не преуспел.
Он наклонился, налил брату вина из графина.
– Каждый раз, когда ты произносил речь в парламенте, мать описывала мне в подробностях – страницу за страницей, – какие вопросы ты затрагивал и как на это реагировали лорды.
Томас от неожиданности открыл рот.
– На самом деле?
Гриффин кивнул.
– На самом деле. Разве ты ни разу не замечал ее на галерее для дам?
– Нет. – Томас был потрясен. – Я понятия не имел.
– Ну, теперь имеешь. – Гриффин поставил графин на стол и откинулся на спинку стула. – К тому же какой прок от двух финансовых гениев в семье?
Скрип двери в спальню разбудил Геро. Она зевнула и лениво потянулась, глядя, как Гриффин поставил свечу и сбросил парик.
Хотя это было совсем не модно, они решили спать в одной комнате… и в одной постели. Поэтому после свадьбы Геро обосновалась в его спальне, а гостиную рядом переделывали в туалетную комнату для нее.
– Ты поздно, – пробормотала она сонным голосом.
Гриффин повернулся к ней с полотенцем в руке – он умывался из таза.
– Томас захотел обсудить со мной дела в его поместьях.
Голос его звучал мягко – ничего похожего на то настроение, в каком он отправился в дом брата.
– Поговорили мирно?
– Да, вполне. Его весьма заинтересовала идея производства пряжи. – Гриффин бросил полотенце на туалетный столик и подошел к кровати. Взгляд заскользил по шелковому одеялу, которым была укрыта Геро.
– У тебя под одеялом что-то надето?
Она с притворной застенчивостью опустила глаза.
– Нет… Ну да.
Он изогнул бровь, скинул фрак и занялся галстуком.
– И что же это?
Она склонила голову набок, и он посмотрел на ее левое ухо.
– А! Бриллиантовая сережка. Где другая?
Геро высвободила голую руку из-под одеяла и молча указала на столик у кровати.
Он повесил галстук и жилет на спинку кресла и подошел к столику.
– Та самая, что ты в меня воткнула? – Он взял в руку серьгу.
– Да. – Геро откинулась на пуховые подушки.
– Понятно. – Гриффин снял башмаки и улегся на кровать, которая просела под его весом. – Можно?
Она облизала губы, чувствуя, как сильно забилось сердце.
– Да, конечно.
Тогда он вытянулся над ней, зажав ее коленями, и осторожно взял в теплые пальцы ухо. Она почувствовала, как золотой ободок проскользнул в мочку.
Геро вздрогнула.
Он с удовольствием лицезрел свою работу.
– Очень красивая, – сказал он и посмотрел на нее взглядом собственника. – Я не о сережках.
Она подняла брови.
– Разве?
– Нет. – Гриффин нагнулся и облизал ей горло.
У нее по коже пробежали мурашки, а соски закололо.
– Мне кажется, что я в тебя влюбился в тот момент, когда ты воткнула в меня эту сережку, – прошептали его губы.
– Каким образом? – Она хотела вытащить руки из-под простыней, но он своим телом мешал ей. – Ты же предавался любовным утехам с другой женщиной.
– Никаких любовных утех не было, – возразил он. – И никакой любви не было, пока я не встретил тебя. И вообще это не важно. Я забыл ту женщину, стоило мне увидеть тебя.
Геро засмеялась.
– И ты ждешь, что я поверю в подобный вздор?
– Да, жду, – пробормотал он и стал стягивать у нее с груди простыню. – Поверь мне и подари в ответ свою любовь.
Он поднял голову, и она увидела, что его глаза смотрят серьезно.
– Я верю. И я тебя люблю.
У него дрогнули уголки рта.
– И когда ты это узнала?
Ей хотелось, чтобы он снова ее поцеловал и чтобы его поцелуи длились бесконечно.
– Ты напрашиваешься на комплимент.
– А если и так? – Он взял одеяло зубами и стянул с ее груди. Его горячее дыхание коснулось ее соска.
– Думаю, это случилось, когда ты поцеловал меня в Театре Харта, – прошептала она.
Он фыркнул:
– Ты подумала, что я – Томас.
Она засмеялась:
– Ничего подобного! Я просто дразнила тебя, притворилась, будто подумала, что ты – это он. Я никогда не спутаю тебя с… Ой!
Гриффин нагнулся и осторожно зажал ее сосок между зубами. Язык прикоснулся к кончику, и он начал с силой сосать.
Геро стонала, издавая низкие, почти животные звуки.
Он отпустил сосок и спросил:
– Так что ты говорила?
– Я никогда не могла спутать тебя с другим, – зашептала она, глядя на него сквозь полуприкрытые веки. – В ту первую ночь мы говорили о подлинной любви. Ты помнишь?
– Как я мог забыть? – Он спустил одеяло еще чуть-чуть ниже, обнажил полностью грудь и с нежностью теребил соски. – Даже тогда у меня было какое-то неясное чувство, что ты предназначена мне.
Геро сглотнула слюну. Как трудно выразить все словами, когда его руки ласкают ее.
– Ты – моя истинная любовь, Гриффин, сейчас и навсегда. Порой, когда я думаю о том, как едва не отвернулась от тебя из-за своей трусости, то мне хочется рыдать.
– Тише, – пробормотал он, осыпая ее поцелуями и пощипывая соски. – Ты же не отвернулась, и мы остались вместе. Навсегда.
– Обещаешь? – прошептала она ему в губы.
– Обещаю. – Он крепко поцеловал ее.
Геро уже вся горела, но Гриффин не спешил.
– Ты собираешься отпустить меня? – спросила она, не в состоянии пошевелиться под его весом.
– Нет, – сказал он с довольным видом. – Мне нравится, когда ты лежишь вот так и не можешь двинуться и сопротивляться тому, что я хочу с тобой сделать.
Геро попыталась извернуться под гладкими шелковыми простынями.
– Мне это тоже нравится, но тут есть один недостаток.
– Какой же? – рассеянно спросил он, продолжая рисовать узоры на ее груди.
– Мне будет трудно поцеловать тебя.
– Ты о чем? Это совсем легко… – Гриффин не договорил, поняв, что она имеет в виду.
– Не здесь, – промурлыкала она. Господи, она и не представляла, что может издать такой звук.
Зеленые глаза ярко сверкнули. Он мгновенно вскочил и быстро сорвал с себя одежду.
Геро откинула простыни. Она лежала, подперев одной рукой голову, и смотрела на своего мужа, обнаженного и восхитительного в своей наготе. Он готов соединиться с ней.
Гриффин окинул взглядом ее тело. Глаза задержались на покрасневших щеках.
– Я люблю тебя.
