Теперь Джеймс совсем растерялся. Он вдруг живо представил Джорджетт, беззащитную и безоружную, один на один с вооруженным кузеном и покрылся холодным потом от страха за нее.
– Бартон… Что он с вами сделал? – с трудом выговорил Джеймс.
– К счастью – ничего, – ответила Джорджетт, и на губах ее заиграла совершенно неуместная кокетливая улыбка. – Но о своем кузене я позаботилась.
Из груди Джеймса вырвался какой-то глухой звук, и глаза его расширились. Он в изумлении таращился на Джорджетт, потом наконец проговорил:
– Господи, вы ничего не делаете наполовину. Где вы оставили тело? Хотя… Нет-нет, молчите! Ничего не говорите. Я солиситор, и мне лучше не знать подробности. Мы заявим, что вы защищали себя, и…
– Я его не убивала, – перебила Джорджетт. – Просто ударила кочергой. – Джорджетт прикусила губу, потом добавила: – И я сказала, что убью его, если узнаю, что вы мертвы.
Джеймс молча смотрел на свою «жену». И чем дольше он на нее смотрел, тем больше ею восхищался. Материальных доказательств ее слов не было и не предвиделось, но зато теперь ее записке нашлось внятное объяснение. Джеймс поймал себя на том, что ухватился за это объяснение мертвой хваткой – как утопающий за соломинку. Она знала, что в него стреляли, потому что Рандольф ей об этом сообщил. Никакого заговора, никакой попытки убить его или шантажировать его родственников.
И он действительно ей дорог. Ему ужасно хотелось в это верить.
Еще больше сконфузившись, Джеймс провел рукой по волосам и произнес:
– Надо быть сильной женщиной, чтобы одолеть мужчину.
– Значит ли это, что вы меня простили? – спросила она, глядя на него широко распахнутыми умоляющими глазами.
– Не знаю, что и думать… – пробормотал Джеймс. Взгляд его скользнул по ее лицу и остановился на губах. Он хотел узнать правду, и он получил то, что хотел. И теперь все стало на место. – Впрочем, нет, знаю. Я думаю… Думаю, что я, возможно, вас люблю.
Мир Джорджетт, который все это время скользил вниз по наклонной, вдруг с резким толчком прекратил сползание в бездну.
Как мог он ее любить? Они ведь знали друг друга всего один день. И большую часть этого дня она была своевольной, упрямой, растрепанной… В общем, проявляла те качества, которые больше всего злили в ней ее первого мужа. Неужели она совершила невозможное и завоевала любовь этого мужчины? И самое главное – что теперь с этим делать?
Она взяла лицо Джеймса в ладони, расставив пальцы, тщательно следя за тем, чтобы не коснуться больных мест.
– Я люблю вас, – сказала она без малейших колебаний. И не имело значения то, что их знакомство измерялось часами, а не месяцами. Она точно знала, какие чувства испытывала к Джеймсу. Знала с того момента, как ее кузен объявил его мертвым.
– Но… могу ли я вам доверять? – сказал он неожиданно.
Джорджетт едва не задохнулась от этих слов.
– Я… Простите, что?..
– Доверие. Или его отсутствие. Вот в чем вопрос. – Он отстранился. – Не знаю, могу ли я доверять вам, Джорджетт. Могу ли доверить вам мое сердце, мой кошелек и… всю жизнь?
– Ваш кошелек лежит на столе, у кровати. Может, в следующий раз вы меня послушаете и положите его во внутренний карман. – С этим все решалось просто. Но с остальным дело было сложнее, и Джорджетт почувствовала страх. – Что же касается вашего сердца… Я не виню вас в том, что вы мне не доверяете. Я и сама не знаю, доверяю ли себе или своим чувствам к вам. – Она уставилась на покрывало. – Возможно, доверие придет со временем. Одного дня для этого мало.
Джеймс тяжело вздохнул.
– Еще вчера я тоже так думал, но, как оказалось, в жизни всякое бывает. И мы – тому подтверждение.
– Подтверждение? Чему именно? – Джорджетт подняла взгляд.
Он протянул к ней руку, и на мгновение ей почудилось, что он хотел помочь ей подняться. Но он вдруг сказал:
– Могу я попросить вас вернуть мне кольцо, леди Торолд?
И тотчас же ее мир сорвался в бездну. Джеймс просит вернуть ему кольцо?
Наверное, в этот момент сердце ее должно было вырваться из груди, но нет, оно замерло – как будто не вполне доверяло происходившему. Чуть помедлив, Джорджетт сняла печатку с пальца и протянула кольцо Джеймсу. Тот надел его на палец и провернул несколько раз.
Как и следовало ожидать, кольцо оказалось ему впору. Словно оно никогда ей не предназначалось.
Внезапно дверь за спиной Джеймса распахнулась. Джорджетт почувствовала опасность раньше, чем увидела. Она вскочила с кровати, готовая драться или бежать – в зависимости от обстоятельств. Рандольф, растрепанный и страшный – таким мог быть только безумец, – переступил порог.
И в этот момент Джорджетт подумала: «Если он убьет Джеймса, то пусть убьет и меня».
Все обошлось без прелюдий, без ненужных слов и угроз.
Рандольф набросился на Джеймса без предупреждения. На виске у него багровел след, в точности повторявший контуры загнутого конца кочерги. Но как же он избавился от пут? Это оставалось для Джорджетт загадкой. Впрочем, в отличие от танцев вязание узлов не очень-то ей удавалось.
А Рандольф между тем надвигался на мужчину, которого она любила, и Джорджетт чувствовала себя в этой ситуации совершенно бесполезной. Нет, кое-что она все же могла сделать. Могла закричать.
– Джеймс! – завизжала она. – Берегись!
Но он уже и так понял, с какой стороны ему грозила опасность, и успел обернуться даже раньше, чем она – закричать. Джеймс подставил руку, защищаясь от нападения, и тут же нанес противнику удар в лицо. Удивительно, но Рандольф не упал. Он устоял, хотя из носа его хлестала кровь. Лицо же перекосило от гнева. Джорджетт увидела, что зрачки кузена расширены, и она догадывалась, что было тому причиной. «Уж не принял ли он один из своих травяных отваров?» – подумала она.
Тут из коридора донесся чей-то топот, и в следующее мгновение Уильям и городской глава, мешая друг другу в дверях, ворвались в номер. Следом за ними вошел высокий худой мужчина, которого Джорджетт если и видела прежде, то не узнала. И без того маленькая комната, казалось, съежилась от такого количества разгоряченных мужчин.
– Помощь нужна?! – прорычал Уильям и с угрожающим видом шагнул к Джорджетт.
Джеймс покачал головой и поднял вверх ладонь, давая брату знать, чтобы тот оставался там, где стоял.
– Мне выпало удовольствие расквитаться с Бартоном лично, и я не позволю тебе вмешаться, – проворчал он.
– Бартон?.. – переспросил Уильям. – Так это тот самый мерзавец, что пытался тебя убить?
