Обе женщины вскрикнули от ужаса, и это прибавило сил рассказчику. Понизив голос, чтобы добиться наибольшего эффекта, Лозен добавил:
– Маркиз просто растолкал дам, чтобы освободить себе проход к Жюли, которая сидела в знаменитой Голубой комнате своей матери, и там… Там он устроил ей чудовищную сцену!
– Ох! – вздохнула Мадемуазель. – А в чем же суть дела?
– Он откуда-то, сам не понимаю, откуда и от кого, узнал, что во время нашего недавнего путешествия во Фландрию вместе с Их Величествами мадам де Монтозье… ну… ну, скажем… якобы обеспечивала королю возможность излить свои пылкие чувства госпоже де Монтеспан…
– Господи! Что за гнусная клевета! – воскликнула принцесса. – Бедняжка Жюли – сама добродетель!
– Вполне возможно! Но тем не менее вчера вечером ей было открыто заявлено, что она исполняла роль – да простит меня Ваше Высочество! – сводни… Все это происходило при целой толпе дам. Некоторые из них, конечно, были очень рады услышать подобные обвинения. Я только что от Жюли, заходил навестить, – на нее смотреть жалко. Все время плачет и повторяет, что, наверное, скоро умрет…
Терпение госпожи де Монтеспан подверглось слишком тяжелым испытаниям. Она резко поднялась с места.
– Сейчас же еду туда. Госпожа де Монтозье страдает только из-за того, что дружна со мной, и мне следует немедленно отправиться к ней.
– Я поеду с вами! – воскликнула Мадемуазель. – Прикажите запрягать, дорогая Атенаис. Вы тоже поедете, Лозен?
– Ей-богу… Пусть Ваше Высочество простит меня, но столь чудовищное зрелище дважды в день, это уж слишком! Я бы предпочел дождаться Вашего Высочества здесь, если получу на это разрешение…
Разрешение, конечно, было дано, и Лозен обосновался в гостиной. Дамы отправились дежурить у постели старой герцогини. Атенаис была очень встревожена. Она знала, что при дворе смех убивает вернее пули, и с тоской спрашивала себя, как воспримет король известие о скандале, учиненном Монтеспаном.
Король возмутился, пришел в бешенство, но… не осмелился ничего предпринять. Тем не менее, взволнованный слезами и опасениями своей любовницы, он принял весьма странное решение, поручив охранять прекрасную маркизу все той же госпоже Монтозье! Атенаис перебралась в особняк герцогини. Полиция получила приказ тайно наблюдать за жилищем нового воспитателя дофина.
Но особняк Рамбуйе все-таки превратился в подмостки, где разыгралась новая трагически-бурлескная сцена, во время которой мадам де Монтозье думала, что уж на этот-то раз она обязательно умрет от ужаса и стыда. Совсем потерявший голову Монтеспан разработал план на редкость странной мести. В течение нескольких дней он посещал парижские притоны с единственной целью, о которой кричал на всех перекрестках: подцепить там дурную болезнь, чтобы наградить ею сначала собственную жену, а затем – при ее посредстве – короля. Весь Париж хохотал над этим. Не смеялась только одна Атенаис.
И вот она, бледнея, слышит крики и шум борьбы в прихожей особняка Монтозье. Ужас ее дошел до предела, когда чуть позже она увидела, как на пороге внезапно возник ее муж в сбитом на– бок парике. Он размахивал тростью, с помощью которой только что пробил себе дорогу в толпе полицейских и лакеев.
– Наконец-то я добрался до вас! – закричал маркиз, заметив свою жену, прижавшуюся к госпоже де Монтозье, которой было сильно не по себе. – Гнусное создание! Шлюха! Гулящая девка!.. Дрожите сколько угодно. Сейчас вы получите наказание, которое вполне заслужили!
Поскольку женщины еще теснее сомкнули свои объятия, Монтеспан, наблюдавший за ними, усмехнулся.
– Ну и дивную же скульптуру вы изобразили! Так и хочется пройтись палкой по обеим, как я только что поступил с этими болванами в прихожей! Вы вполне стоите друг друга!
– Сударь, – слабым голосом запротестовала Жюли. – Мой возраст…
– Ваш возраст! Вы же не вспомнили о своем возрасте, когда подкладывали мою жену в постель к королю!
– Луи! – умоляла Атенаис. – Успокойтесь!..
– Успокоиться? Вы явно не понимаете, мадам, как себя чувствует обманутый муж! Сейчас я объясню вам, потому что пришел сюда отомстить! Ах, вы больше не хотите жить со мной? Ах, теперь я вызываю у вас отвращение? Отлично, мадам, тем не менее сейчас вам придется подчиниться моему желанию и показать себя покорной женой…
Определенно решив перейти от слов к делу, Монтеспан отбросил трость, подскочил к обнявшимся женщинам, вырвал свою жену из рук госпожи де Монтозье и уже хотел было повалить ее на кушетку… Но вопли насмерть перепуганных дам к тому времени стали такими пронзительными, что это заставило ворваться в дом целую толпу лакеев и дополнительные силы полицейских. У Монтеспана едва хватило времени на то, чтобы подобрать свою трость и вытащить шпагу. Понимая, что имеет дело с явно превосходящими силами противника, он счел благоразумным ретироваться и бежал со всех ног, оставив жену и старую госпожу де Монтозье в полуобморочном состоянии.
Назавтра Луи де Монтеспан оказался в тюремной камере Фор-Л'Эвека. Устроенный им скандал наделал столько шума, что король разгневался. Но, проявляя странную стыдливость, полиция обвинила маркиза лишь в «неодобрении назначения господина де Монтозье на пост воспитателя дофина». Курам на смех.
Но, как бы там ни было, холодная и сырая тюрьма нимало не умерила пыла Монтеспана. Едва за ним с грохотом захлопнулись двери камеры, он принялся кричать во все горло, что никому не удастся таким образом заставить его остановиться. Он будет намерен и дальше, невзирая ни на что, защищать свою честь обманутого и оскорбленного мужа до тех пор, пока справедливость наконец не будет восстановлена. Он так орал, что пришлось призвать его дядю, архиепископа Санса, для того, чтобы тот хоть немного успокоил бунтовщика.
– Разве я не предупреждал вас о том, что, действуя подобным образом, вы прикладываете усилия лишь к тому, чтобы оказаться за решеткой? – упрекнул племянника священнослужитель.
– Да хоть бы мне даже и голову отрубили! Нет уж, дядюшка! Скажите, что в этой печальной истории делать со священной клятвой, которую мы с Атенаис произнесли перед алтарем? Закон божий гласит: «Не разделяй того, что Мною соединено». А как, по-вашему, поступает король?
– Король не прав, Луи, но все-таки вам не следовало устраивать столько шума. Над вами же смеются…
– Смеются надо мной? Ну и пусть! Я сам над собой смеюсь! Я смешон! Этого не скроешь. Ну, подумайте только! Муж, который любит свою жену и хочет, чтобы ему ее вернули! Для нашего времени не придумать более комической фигуры!.. Но даже у подножия эшафота я буду требовать того же. Пусть веселится весь Париж. Я не понимаю, как она могла до такой степени перемениться. Она забыла даже о том, что у нас двое детей!
