— Вот мы и добрались, моя крошка, — тихо сказала Анжелина.
Она с грустью посмотрела на дома вокруг церкви. Липа, под которой стояла круглая деревянная скамья, широко раскинула свои голые ветви. Это дерево было посажено в 1848 году в честь отречения Луи-Филиппа от власти и провозглашения Второй Республики. Со стены спрыгнула кошка и юркнула в сарай рядом с домом владельца бакалейной лавки, в которой торговали также и табаком.
— Я здесь не была целый год, — сказала Анжелина.
Справа, напротив таверны, возвышалась мельница папаши Пикемаля.
— Держись! — сказала себе Анжелина с тяжелым сердцем. — Смотри, да это старый Рене де Жаке!
Ей навстречу шел сгорбленный чуть не до земли пожилой мужчина в засаленном берете, надвинутом на лоб. Он, приподняв палку, показал на собаку:
— Откуда появилась эта овчарка? — спросил он. — И кто ты такая?
— Вы меня не узнаете? Я дочь Адриены Лубе. Мои дед с бабкой, Бонзоны, были вашими соседями. А вы по-прежнему живете наверху, в Жаке?
Анжелина показала на хутор из четырех домов, раскинувшийся на высоте в тысячу метров. На плато всегда хозяйничал ветер. Особенно тяжело там жилось зимой.
— А, помню, — буркнул старик.
— Когда я была девочкой, по вечерам мы часто приходили к вам, мсье Рене, — уточнила Анжелина с ноткой грусти в голосе. — Мы приносили с собой стулья, и меня это забавляло. Мы чистили кукурузу для кур… Все пели…
— A-а… Это твоя собака?
Молодая женщина на мгновение заколебалась. На собаке не было ошейника, и, недолго думая, она энергично кивнула головой.
— А то мне нужна овчарка. Я уже говорил мэру: вчера вечером волки задрали мою овцу. У меня была собака, но сдохла.
— Мне очень жаль, — ответила Анжелина, прощаясь. — Удачи вам!
Ее позабавили выговор и грубоватые манеры старика. Благожелательная мадемуазель Жерсанда обучила ее хорошим манерам и литературным выражениям.
«Возможно, славная мадемуазель Жерсанда догадывалась о моих отношениях с Гильемом. Этим летом она слишком настойчиво повторяла, что я должна уметь вести себя в обществе. Если мне придется разговаривать с Лезажами, я не ударю в грязь лицом».
Малыш расплакался. Его плач был похож на мяуканье котенка. Анжелина приподняла накидку и поцеловала сына в лобик.
— Прошу, будь умницей! Скоро тебя покормят, Анри, — ласково приговаривала молодая мать, сворачивая на узкую улочку с серыми домами.
Каждый шаг давался ей с трудом. Но, как ни медлила Анжелина, она все-таки пришла на улицу Лавуар. Охваченная нервной дрожью, молодая женщина привязала ослицу к кольцу, вделанному в стену.
— А ты, собака, подожди меня здесь, — выдохнула Анжелина. — Не уходи. Я не знаю, что буду делать с тобой, но подожди.
Малыш заплакал громче. С пересохшими губами Анжелина сквозь слезы растерянно смотрела на темную деревянную дверь. Она должна была постучать, но ее руки судорожно вцепились в крохотное тельце сына.
— Пресвятая Дева, помоги мне! — прошептала Анжелина, стараясь обрести мужество. — Если женщины Сютра увидят, что я плачу, если я не сумею поведать им сказку, которую придумала, они поймут, что этого ребенка родила я. Гильем, почему ты не возвращаешься?! Почему молчишь? Боже мой! Ты мог бы мне написать!
Анжелина в последний раз с нежностью взглянула на своего ребенка. Подавив тяжелый вздох, она постучала в дверь: раз, два, три.
Бьер, 12 ноября 1878 года
Анжелина занервничала и вновь постучала. Наконец за открывающейся дверью раздался пронзительный голос. В проеме показалось красное лицо Жанны Сютра, маленькой, толстой женщины лет сорока.
— О! Да это мадемуазель Лубе!
Анжелина счистила об острый край каменного порога грязь, прилипшую к подошвам, и вошла в дом.
— Мадам Сютра, вы получили мое письмо? — спросила она. — Вас не удивил мой приезд?
— Конечно нет. Разумеется, я получила ваше письмо. И сразу же побежала к кюре, чтобы он прочитал мне его. Я очень довольна. Шесть франков в месяц! Это целое состояние! Но я не ждала вас так рано. Ну-ка, покажите нам малыша! Эвлалия, подойди… Мадемуазель Лубе привезла тебе сосунка…
В углу комнаты, справа от камина с огромным вытяжным колпаком, пожелтевшим от дыма, стояла деревянная кровать. Занавески полностью скрывали ее, надежно защищая от сквозняков и позволяя семейной паре уединиться. Женщина помоложе раздвинула их и вышла к Анжелине. Это была Эвлалия.
— Я кормила своего Поля, — проворчала она, застегивая кофту.
Жанна бросила на дочь укоризненный взгляд. Двадцатипятилетняя Эвлалия Сютра, по мужу Фабр, была кормилицей с хорошей репутацией. У нее было двое детей — Мария и Поль. С момента рождения старшей дочери у нее не исчезало молоко.
Анжелина холодно взглянула на женщину.
«Это она будет давать грудь Анри, прижимать его к себе. Она получит право на его первую улыбку, на его воркование… Боже, укрепи меня, они ничего не должны заподозрить!» Верная взятой на себя роли, Анжелина постаралась быть отстраненной, просто выполнить миссию, которую ей якобы поручили. Не сводя взгляда с молодой кормилицы, она начала речь, которую долго готовила:
— Я обратилась к вам, поскольку моя мать всегда говорила, что вы, мадам Сютра, были превосходной кормилицей, а ваша дочь Эвлалия не отстает от вас. Случай с этим малышом особенный. Семья хочет, чтобы с ним бережно обращались. За шесть франков в месяц он должен спать в колыбельке на ножках, а не в люльке, подвешенной к потолку.
— Скажете тоже, мадемуазель! Это лучший способ держать детей подальше от животных, особенно когда они начинают ползать и пытаются ходить, — оборвала ее Эвлалия.
— Моя мать говорила, что у детей, которые спят в люльке, деформируется спина. Она не одобряла подобной практики, — сухо возразила Анжелина. — Повторяю: дед и бабка этого ребенка требуют, чтобы он был чистым, сытым и здоровым. Я буду навещать вас раз в месяц.
Жанна и Эвлалия с любопытством смотрели на маленького Анри.
— А что же в этом карапузе такого особенного? — воскликнула кормилица.
Анжелина пошла на хитрость. Напустив на себя лукавый вид, она ответила:
— Знаете, буржуа считают рождение внебрачного ребенка большим позором. Им непременно надо спасти честь той, которая согрешила. Семья не хочет держать незаконнорожденного в своем доме, но все-таки в его жилах течет их кровь. Если отец ребенка женится на его матери, семья признает малыша законным. Я тоже имею свою выгоду. Никому не хочется пускаться в дорогу лишь для того, чтобы узнать, как поживает малыш. Я должна действовать в строжайшей тайне, за это мне платят.
