навстречу гостям дорогим, а за ней Касьян стоит в бороду ухмыляется. Разломили хлеб, посыпали щедро солью, да вместе друг с другом и сложили. Идёт обряд, а невеста в уборе свадебном горюет.
— Хошь, сбежим, — говорит Лушка, которой до жути сестру жалко. Смотрит она на бледное Улькино лицо, а в груди жалость неимоверная всё нутро поедает.
— Куда? — горько отвечает невеста, а сама головой качает. Покинул её Назар, не пришёл, позволил другому жениху силой взять. Ни к чему теперь ей за свободу свою бороться.
— Да хоть куды, — разводит руками Лушка, думая, что ни за что не позволит отцу себя на зерно выменять. Умрёт, а без любви замуж не пойдёт. И точка!
— Нет, Луша, ежели лишь Зосиму на всём белом свете нужна, так тому и быть. Стану ему женой, только полюбить ни за что не смогу.
Засвербило в носу от Улькиных слов, отвернулась Лушка, чтобы слёз своих не показывать, и без того сестре тошно. А в дом уж жених входит. Пришла пора под венец идти.
Красива Ульяна, белая фата на лицо мраморное спускается, а сквозь фату глаза от слёз блестят, только идёт невеста к алтарю, несёт себя на заклание, подчиняясь воле отца.
А как стали спрашивать, согласны ли молодые венчаться, всё посматривала Лушка на вход, вдруг Назар вот-вот и войдёт. Только не пришёл тот. В сарае томился, чувствуя, как зазноба его страдает. Проклинал отца, который вмешаться в свадьбу не дал, упрашивал мать открыть запор да подговаривал сестёр и брата. Только так и остался сидеть дожиться, когда Ульяне волосы навсегда покроют, замужней назовут.
Рвалось сердце птицей в клетке. Рычал Назар, метался по сараю. Да крепок тот, не пущает, как не ломай и круши кулаками. Только руки в кровь сбил да ничего боле. Так и стала Ульянка женой Зосима Рябого, и назад дороги нет.
Поехала свадьба к дому жениха, а там уж столы от снеди ломятся. Осыпали молодых хмелем, в доме на главное место усадили. Не пожалел на праздник Зосим ничего. И курочки у него лежат, и корову по случаю забили, и грибы солёные, огурцы мочёные, капуста квашеная и репа пареная. Медовухи вдоволь и водка по чаркам разлита. По традиции суп мясной подали да кашу. Гуляет народ, наедается, напивается, только одной невесте не до веселья. Сидит она во главе стола с мужем названным, голову горько на грудь уронила, позади фата белыми облаками спускается. И смотреть Ульяне ни на что не хочется.
А гости, что не чарка, то «Горько» кричат. Сжала зубы, не хочется ей смотреть на Зосима, только жена теперь ему. Поворачивается и губы свои подставляет, а саму воротит от его запаха.
Уж солнце за гору село, гармоника весело играет. Скоро все по домам расходиться будут, а ей придется Зосиму постель греть. И тошно стало от мысли такой. Захотелось удавиться. Оно ж как бывает. Запирали молодых в избе, чтобы не сбежали никуда, а дело молодое делали. Забирались те в подклет, нежилой нижний этаж избы, где им постель стелили прямо на холодном полу. И там действо брачное совершалось. Только богат Зосим, цельный дом в его распоряжении, не надо ни от кого прятаться — сам себе хозяин.
Потому оставили гости молодых, по домам расходится стали.
— Ну чего ты? — смотрит на неё Фёкла. — Впервой всегда страшно, а потом, гляди, за уши не оттащишь, — пытается хоть как-то дочку развеселить, только бледная та, а на лице огромные грустные глаза. — Ребетёнка тебе заделает, матерью станешь. Ладно, пора нам, — крестит сызнова, будто может крест святой Ульяну от мужа защитить.
Запер дверь Рябой, горло прочистил, а у самого черти в глазах пляшут. Дождался, большую цену за невесту отдал, только теперь его она.
— Идём, — руку протягивает, и громко ахает Ульяна. Неужто пора? Только чего тянуть, всё равно никуда от того не деться. Пред Богом они муж и жена.
Снял с неё сарафан Зосим, дрожит под его руками Ульяна, будто холодно ей. Подошёл позади, обнял и к себе прижимает.
— Моя ты, Уля, как давно мечтал об том.
Молчит невеста, ждёт, что дальше будет. И сейчас сказать можно, что не девица, признаться во всём, только далеко зашла. И пусть берёт, что досталось, а она вовек только одного мужчину любить станет. И имя ему — Назар.
Возлегли на ложе брачное. Ласкают чужие руки, от которых горько на сердце, а по телу не жар разгорается, а холод мертвецкий вышагивает.
— Ну чего, как не живая, — шепчет Зосим, — приласкай, Улюшка.
Кабы не отметины на лице Рябого, может, и красивым можно назвать. Только сильно его болезнь погрызла, пометила. Но не оттого не может на него Ульяна смотреть.
— Воротит от тебя, — хочет оттолкнуть, да тяжёл Зосим, так просто от себя не выгонишь.
— Меня любить станешь, — начинает злиться, сильнее поцелуями покрывая. Только теперь не даётся Ульяна в губы её целовать, а ему словно приспичило.
Подмял под себя.
— Как сказал, так будет! — зарычал, и пошли руки мять молодое тело, словно насытиться им не могли. Только больно было не оттого, а что потом с невестой произошло. Ничего не утаилось от Зосима. Как понял, что обманули его, подсунули девку бракованную, вскочил, закричал.
— Порченная! Поплатится Касьян за такой обман!
Только хохочет девка, будто из ума выжила. Ей бы в ноги броситься и молить пощадить её да семью, а она смехом громким заливается, как ополоумела.
— Молчи, — приказывает Зосим, порты на себя натягивая. — Ну.
— Или чего? — подаёт голос с кровати. — Зашибешь⁈
— Знаешь ли ты, что захочу — жизни тебе не будет, коли верну с позором отцу да матери⁈
— Не люблю тебя, Назара люблю, никогда твоей не стану! Что хошь делай, — шипит Ульяна, будто ей теперича и терять нечего.
Сжал зубы Зосим, смотрит злым прищуром на жену, которую не девицей выдали. И люба ему, и со свету сжить хочется. Замахнулся, будто ударить собирается, и она руками закрылася. Только передумал, застучал ногами по избе, на крыльцо выбегая, и был таков.
Бьётся сердце в груди сильно, только не от боязни, что Зосим и впрямь с ней сделает. Коли слава по деревне пройдёт, плохо будет и Лушке, и Петьке с Ванькой. Поплатятся они за строптивую сестрицу, понесут наказание. Зосим человек не последний, у него помимо имени деньги' много. Только что прикажете Ульяне нынче делать?
Поднялась она с постели, рубаху свою разыскала да тут же на себя
