Потом появлялся какой-нибудь свет, и лестница таяла.
На сей раз этим светом оказался огонек свечи, стоявшей у изголовья кровати. Теодор моргнул – даже это далось ему с трудом. Ему казалось, что сердце стучится о ребра не чаще, чем раз в полчаса.
Тело еще хранило холод ледяной лестницы, холод царства неподвижности и смерти, но левой руке было отчего-то очень тепло. Теодор скосил глаза и увидел каштановые пряди, выбившиеся из когда-то безупречной прически. Камилла спала, положив голову на его руку, под глазами у нее залегли тени.
Теодор некоторое время смотрел на спящую женщину, опасаясь ее разбудить. Сон смягчил ее черты, и лицо, ранее решительное, сейчас было невинно-беспомощным, как у ребенка. Брови ее подрагивали – наверное, снилось что-то плохое.
«Я совсем не знаю этого медного ангела, так откуда мне известно, какие она видит сны?..»
Словно почувствовав его взгляд, Камилла пробудилась; лицо дрогнуло и застыло в привычной маске самоуверенной решительности прежде, чем открылись глаза.
– О, шевалье, – она подняла голову, – как приятно наконец видеть ваш осмысленный взгляд. Глаза без разума – страшное зрелище, теперь-то я знаю.
«Да?»
– Да. И я хочу, чтобы вы помогли мне, шевалье. Будьте любезны, пейте то, что я пытаюсь в вас влить. Мне надоело наблюдать, как из вас сцеживают кровь. Будь я старым вурдалаком, хлопала бы в ладоши от радости, но я не вурдалак, мне вас очень жалко.
Пыталась она его рассмешить или нет, но Теодор улыбнулся. Только один вопрос всё еще занимал его: почему хозяйка дома сидит здесь, все в том же, теперь уже измятом платье из винного цвета бархата?
– Перестаньте пытаться говорить, я хорошо читаю по глазам. Вы хотите спросить, что я тут делаю. Отвечаю: я тут сплю, – от сдерживаемого смеха у нее на щеках появились ямочки. – Я в своем доме хозяйка, могу спать где угодно, и я выбрала кресло рядом с вашей кроватью. Вдруг вы проснетесь, и вам понадобится кто-то, кто умеет читать по глазам?.. Теодор молчал. Камилла пригладила волосы. – Я слишком много говорю. Надо обратить это на пользу. Закрывайте глаза, шевалье, и постарайтесь снова заснуть, а я использую свое красноречие: расскажу вам сказку. Мне ее в детстве няня рассказывала. Так вот, давным-давно в далеком королевстве жила прекрасная принцесса, но не было у нее настоящей любви. А по соседству жил один дракон...
На следующий день Виллеру ни разу не пришел в себя. Камилла просидела рядом с ним целые сутки, не смыкая глаз. Она не молилась – это было предоставлено Анри, который, к сожалению, был вынужден покинуть замок, но обещал, что за Теодора помолится вся братия монастыря Во-ле-Серне. Помня, как Анри умел вдохновлять людей своими пламенными речами, Камилла могла быть уверена: за больного замолвят не одно латинское словечко.
Она сидела в кресле у кровати, большей частью просто наблюдая за раненым. Не зная, слышит ли он ее голос, Камилла тем не менее говорила: рассказывала ему глупые сказки (а казалось, с детства все позабыла – теперь же вспомнились), читала вслух, просто болтала о пустяках. Она так много не разговаривала, кажется, уже лет десять. После смерти Франсуа ее нелегко было растормошить, только Анри это удавалось. Но Анри – случай особый.
Виллеру бредил. Большей частью тихо: Камилла даже разобрать не могла, что он бормочет. Но иногда шевалье начинал говорить четко и резко: отдавал приказы, перед кем-то отчитывался, кого-то о чем-то просил. Имена, которые он произносил, были ей смутно знакомы: Гассион, л'Опиталь, Лаферте-Сенектер – офицеры герцога Энгиенского. Будучи близко знакома с сестрой молодого герцога, Анной-Женевьевой де Лонгвиль, Камилла немало знала о военных кампаниях и участвовавших в них людях.
Временами Теодор тихо и жалобно шептал молитвы. А иногда звал женщин. Марго. Женевьева. Генриетта. Три имени, больше нет. Камиллу он не звал – да и с чего бы, но иногда его рука принималась слепо шарить по одеялу, и госпожа де Ларди поспешно стискивала его пальцы. Теодор немедленно успокаивался, и некоторое время обходилось без бреда. Потом все начиналось сначала.
Жерар пожимал плечами:
– Следующая ночь, ваша светлость, решит все.
Ночь эта оказалась не страшнее кошмаров, которые иногда снились Камилле в полнолуние. Там, в кошмарах, она раз за разом теряла Франсуа и, просыпаясь, понимала: он потерян на самом деле, его не вернуть. Теперь остается только уповать на милость Божью и встречу в раю или в аду. А шевалье де Виллеру нужно было не потерять прямо сейчас, и исход битвы со смертью напрямую зависел от нее, Камиллы.
«Какая же я глупая. Почему я опять позволила себе поверить в иллюзию?»
Эту глупую веру не смогли убить даже годы одиночества. Страшная, тяжелая иллюзия: «Пока я здесь, с ним ничего не случится».
Камилла осознавала собственную наивность. Смерть не разбирается, кто стоит у изголовья ложа умирающего: святой, шепчущий молитвы, или совершенно случайная женщина, или возлюбленная. Смерть всегда забирает то, что ей причитается, но все равно до последнего мига надо бороться. Камилла сидела у кровати Виллеру, шептала ему что-то успокаивающее, вытирала стекавший по лицу пот, меняла повязки на ране. Этим должна была бы заниматься сиделка, Жерар так и сказал, но разве он мог переспорить госпожу де Ларди? Не особо и старался, махнул рукой.
– Ну же, держитесь, шевалье, – говорила она раз за разом. – Пока я здесь, с вами ничего не случится.
Теодор стонал и бормотал что-то на латыни.
– «Starba Mater Dolorosa», – безошибочно определяла Камилла. – «Стояла скорбящая Богоматерь». И почему он не носит сутану, хотела бы я знать?..
К концу ночи Камилла устала так, что окровавленные тряпки падали из рук, и не было сил их подбирать. Она даже не сразу поняла, что вода в тазике, стоявшем на столике у камина, красная не от крови, а от первых рассветных лучей. Иллюзия сработала: Теодор дышал ровнее, жар, кажется, уменьшился. Камилла позвала Жерара, убедилась, что не ошиблась в своих выводах, и отправилась к себе – отдохнуть несколько часов и вернуться на пост.
«Я тоже солдат. Я сражалась со смертью. Я победила».
Теодор проснулся, только когда солнце уже повисло низко над горизонтом, готовясь покинуть небо и окунуть землю во тьму. Он чувствовал себя страшно слабым, но вполне живым; жар немного спал, стало гораздо легче дышать. В комнате, наполненной вечерним светом, Камилла казалась статуей из меди. Виллеру закашлялся, женщина немедленно встала и склонилась над ним.
– Как вы себя чувствуете, шевалье?
– Жить буду, – буркнул Теодор, чем вызвал улыбку на лице госпожи де Ларди.
– Вот и хорошо. Знаете, хоронить вас не входило в мои планы. Кладбище Жируара маленькое, мест мало.
