2
Лора ободряюще махнула рукой маленькому мальчику, который входил в дверь школы, еле волоча ноги. Его ранец на спине раздулся из-за плюшевого медведя, с которым он никак не хотел расставаться.
– Тома...– прошептала она сдавленным голосом.
Изменение жизни, которое она навязала своему сыну, до такой степени потрясло его, что мальчик потерял сон, стал раздражительным и капризным. Часом раньше, заставляя его съесть завтрак, она вынуждена была дать разрешение на звонок отцу. Очень обеспокоенный к концу разговора, Виктор захотел поговорить и с ней. Разумеется, они поругались. Она не выносила его менторский, не терпящий возражений тон, который он взял, чтобы напомнить ей о материнских обязанностях. Конечно, он был несчастен, уязвлен и поэтому защищал себя, устанавливая дистанцию, но она предпочла бы услышать его плач. Их разрыв был ужасным, она сохранила о нем самые грустные воспоминания, осадок вины, стыда и безнадежности.
Перебежав улицу, она направилась к станции метро. Снова оказаться в Париже, видеть загроможденные тротуары, слышать шум уличного движения, забегать в бистро, и глазеть на витрины доставляло ей истинное удовольствие. Какое мимолетное помешательство заставило ее поверить, что она сможет жить, похоронив себя в Сарлате с нотариусом? Этот вопрос впервые прозвучал из уст Нильса, когда они встретились. «Вы станете моей невесткой? Но вы рождены совсем не для этого!» Они обменялись взглядами, улыбнулись, потом он извинился за низкопробную шутку, прежде чем подтвердить, что Виктор сумеет сделать ее счастливой. В следующий раз она увидела его через год, во время семейного сбора, на котором он откровенно скучал. Потом они стали друзьями. Она стала ждать его приездов, и когда они встречались, то уединялись в уголке, чтобы поболтать. Она догадывалась, что нравится ему, но Нильс не пытался ничего предпринимать, явно из-за брата, поэтому ей пришлось взять инициативу в свои руки, чтобы он понял. Дело кончилось тем, что два года спустя они, как старшеклассники, занялись любовью прямо среди холмов. Для него, по-видимому, это было настоящим открытием, а для нее, несмотря на потаенное чувство вины, большим глотком свободы.
Она чуть не проехала станцию «Лувр», выскочив из вагона в последнюю секунду. Из всех знакомых в Париже только Энди согласился принять ее сразу, чтобы поговорить об устройстве на работу. Маленькое издательство под его руководством прозябало, но это был единственный шанс, чтобы зацепиться. До ее замужества, до этой вспышки безумия, бросившей ее в объятия Виктора Казаля, она работала пресс-атташе в нескольких престижных фирмах, в том числе и в ресторанах. Увы! У людей короткая память, а в Париже короче, чем где бы то ни было,– тебя слишком быстро забывают.
Проходя под аркадами улицы Риволи, она повторяла про себя, что должна сказать Энди, убеждая его. Ей всего тридцать три года, она вполне еще может вскочить в седло. Во всяком случае, Виктор очень скоро нашел невозможным финансировать ее и Тома, не будучи уверенным в том, что его деньгами не пользуется Нильс. Сначала он был очень любезен, но, в конце концов, рассердился.
Эта мысль не давала ей покоя, когда она входила под козырек здания. Способен ли Виктор рассердиться на нее? Ведь он всячески демонстрировал ей свое обожание, которое казалось ей лестным до встречи с Нильсом. В то время она находила Виктора обольстительным, умным и пылким. Но, увы! После первого же года совместной жизни она поняла, что им никогда не уехать из Сарлата. Жизнь Виктора казалась размеченной заранее. Париж не привлекал его, впрочем, как никакое другое место в мире, кроме его Черного Перигора. Хуже того, выйдя замуж за Виктора, она вышла замуж за всю семью Казаль. Свекор и деверь были везде, а кроме них, обеды в кругу семьи с бегающими вокруг стола детьми, бесконечные разговоры о людях, которых она не знала, или, что еще хуже, унылые комментарии текстов законов. Скука поглотила ее полностью, и ни приобретение виллы, ни рождение Тома не оказались спасением. Нильс, напротив, с каждым своим приездом открывал ей дверь в иной мир, он дарил ей фантазии, которых ей так не хватало. Нильс был смешной, более легкий и не такой уверенный в себе, как Виктор. Когда она видела Нильса рядом со старшими братьями, он казался хрупким и уязвимым, напоминая болезненную борзую собаку на бегах. Его очень светлые волосы, очень светлые глаза и легкая грустная улыбка с ямочками на щеках придавали ему неотразимую трогательность.
На единственной двери лестничной площадки четвертого этажа имя Энди Моррисона было обозначено на пожелтевшей визитной карточке, прикрепленной кнопкой. Прежде чем позвонить, Лора вдохнула поглубже и распрямилась.
Стоя среди раскрытых чемоданов, Виктор спрашивал, правильно ли он выбрал комнату. Вместо той, что принадлежала родителям, он устроился в гостевой спальне, расположенной с самого края галереи и обладающей по совместительству большой ванной комнатой. Но она находилась далеко от лестницы, и в ней стоял неприятный запах плесени, исходящий от ковра линялой расцветки. Конечно, его детская кровать была слишком мала, ученический стол тоже, поэтому возвращаться в свою прежнюю комнату не было никакого смысла. Отныне весь дом принадлежал ему, так, может, стоит перепробовать все комнаты по очереди, чтобы выяснить, где ему спится лучше? В этой комнате были большие стенные шкафы, а также три окна, два из которых выходили на юг, а одно на восток.
Обескураженный широтой задачи, он уселся на кровати, ржавые пружины которой издали под ним протяжный скрип. Прекрасно, первое, что нужно сделать,– это поменять кровать или, по крайней мере, купить новый матрас, причем прямо завтра. Он заметил пятна сырости на обоях в бело-голубую полоску, зато паркет был в идеальном состоянии, равно как и камин из красного мрамора.
Он встал, свернул пахнущий плесенью ковер, который решил постелить в коридоре, и снял с двух глубоких кресел защищающие от пыли чехлы, обнаружив красивую бархатную обивку гранатового цвета. Остальная мебель представляла собой пузатый комод щедрых пропорций и секретер с инкрустированной дверцей, открыть которую ему не удалось. Он вспомнил, что внизу, в кухне, видел целый ящик с ключами и подумал, что стоит поднять их сюда. Кто же был последним гостем, который спал в этой комнате? После отъезда отца мать никогда никого не приглашала.
Изучая свои владения, он зашел в ванную комнату, отделанную белым кафелем. Унитаз и раковины были такими древними, что выглядели забавными. На львиных лапах возвышалась широкая чугунная ванна, по бокам от нее размещались старинное биде и две раковины. «Почему две?» – спрашивали они с Максимом, еще когда были детьми. Стена с левой стороны была полностью покрыта щербатым зеркалом, от пола до потолка, а возле правой стены под окном стоял широкий туалетный столик.
