– А вы, конечно, всегда печатали бы только правду, будь вы редактором? Даже если бы она вам не нравилась?
– Думаю, что да.
– А вот я так не думаю. Возможно, поначалу все так и было бы, но в конце концов вы стали бы публиковать вашу личную версию, как все газетные боссы.
– Да, но я совсем не такой, как они, – произнес он, радуясь оживлению, появившемуся на ее лице. – Я никогда бы не стал приносить истину в угоду подписчикам. У меня свои принципы.
– Скажите, – она все еще не глядела на него, – а вы никогда не работали в газете? Мне кажется, что да.
– Во время войны я работал в «Мобил Реджистер». Делал репортажи и для других газет. Приходилось крутиться, особенно когда шеф-редакторы были уж слишком твердолобыми. Ничто не производит на репортера такого ужасного впечатления, как наполовину урезанная статья.
– Но, верно, они делали это не без оснований?
Хит тихо рассмеялся, будто ее слова лишь подтверждали мысль о том, что все в этом мире нонсенс, а тот, кто пытается находить этому объяснения, и вовсе дурак.
– Да, главным для них было «поддерживать боевой дух солдат». Им не нравились мои репортажи с полей сражений, они говорили, что я слишком придирчив, а мои статьи слишком мрачные, что я не вижу всей яркости событий. Дело в том, что у меня никогда не было причин для особого оптимизма, тем более когда мы начали отступать.
Он снова улыбнулся, но Люси не разделила его веселья. Она внимательно разглядывала южанина. Огонь как бы позолотил его волосы, отблески пламени оставляли длинные тени на загорелых щеках. Он казался таким беззаботным и необычайно красивым, точно никогда не испытывал лишений и не слышал пушечных залпов. В ее голове никак не укладывалось, как он мог с такой легкостью рассуждать о войне, видя собственными глазами это ужасающее кровопролитие. Только совершенно бессердечный или аморальный человек мог так просто говорить об этом. Все люди, которых она знала, говорили о войне с горечью, волнением, иногда с гордостью, но никогда вот так, запросто. Слегка нахмурившись, Люси решила перевести разговор на другую тему.
– «Реджистер» – это ведь довольно крупная газета? У вас, наверное, было много публикаций.
– Достаточно.
– А у вас есть экземпляры газет с вашими статьями?
– К сожалению, нет.
– Жаль, было бы интересно взглянуть. А вы печатались под своим именем или…
– «Бунтарь». Это мой псевдоним. Я не мог печататься под своим именем, так как придерживался далеко не популярных взглядов. Мои коллеги были не в восторге от того, что я не видел ангелов и золотых знамен над полями сражений. Перед моими глазами вставали лишь жестокость и унижения. Даже если войска Юга и выигрывали сражение, для меня это были только страдания раненых и горы трупов, но никак не ликование. Возможно, мне не хватало воображения.
В изумлении Люси уставилась на него:
– Ваш псевдоним действительно Бунтарь?
– Он вам чем-то не нравится?
– Не в этом дело. Просто я читала некоторые ваши репортажи. Их перепечатывали в одной из местных газет. По-моему, вы правдивее и ярче других описали падение Атланты.
– Да, я, наверное, попадал точно в цель, раз даже янки перепечатывали мои статьи.
– Не смейтесь. Я по многу раз перечитывала то, что Бунтарь… то, что вы писали – о беженцах, голодных детях на улицах, дезертирах. Вы ведь не разыгрываете меня? Я никогда не прощу вам, если все это лишь розыгрыш.
– Нет, Люси, я вовсе не шучу. – Его лицо внезапно помрачнело.
– После окончания войны вы выпустили книгу, по крайней мере на обложке было написано «Бунтарь».
– Это моя книга.
– Ее прочитали многие, а я нет, но я обязательно прочту.
– Да уж, сделайте одолжение. А то я уже истратил почти весь гонорар.
Люси даже не улыбнулась. Она сидела неподвижно, уставившись в газету, хотя от волнения не могла разобрать и слова. Та статья о падении Атланты была одним из ее самых волнующих воспоминаний о войне. Конкорд находился настолько далеко от места военных действий, что о них ей напоминало лишь отсутствие Даниэля и, пожалуй, работа в благотворительном обществе помощи солдатским женам. А репортер Бунтарь описал бои в Джорджии, толпы людей, покидающих Мариэтту, усталость и отчаяние осажденной Атланты. Люси читала эти статьи, и ей казалось, она ощущала тот мир, который рушился на глазах у несчастных людей. И сейчас она с трудом верила в то, что человек, сидящий перед ней, был автором тех статей.
– Мы с таким нетерпением ждали вашего репортажа о сдаче города, – сказала она. – Мы были уверены, что его напечатают. Но ничего так и не появилось.
– Я не участвовал в сдаче. Меня ранили при Харпет-Крик. Тогда нас послали просто на бойню, или, как писали в газетах, «на героическую смерть». Последняя благородная, но тщетная и бессмысленная попытка выиграть войну. Тогда нам уже нечего было терять, ведь большая часть полка была уничтожена.
– Я так рада, что вы живы, – сказала Люси. На глазах у нее блестели слезы, хотя она изо всех сил пыталась удержать их.
Хит с удивлением смотрел на нее, потом, покачав головой, печально улыбнулся.
– Вы слишком мягкосердечны и сентиментальны, детка.
– Я знаю. Даниэль говорит, что не следует плакать по всякому поводу, но иногда я…
– Снова Даниэль. Сдается мне, что никогда еще я не знал о человеке так много и так не любил его, ни разу даже не увидев.
Люси усмехнулась, сглотнув стоявшие в горле слезы.
Его ладонь скользнула на ее руку, и тут же ее пальцы ощутили тепло и силу его руки. Люси даже не смела взглянуть на южанина, пульс участился, и приятное волнение охватило ее. Медленно она повернула ладонь вверх, чтобы встретиться с его ладонью, их пальцы переплелись. Странное, неведомое ощущение пробежало по всему телу. «Ведь нет ничего предосудительного в том, чтобы держаться за руки», – пронеслось в голове Люси. И все же было что-то предательское по отношению к Даниэлю в том, что она наслаждалась прикосновением другого мужчины. Хит нежно пожал ее руку и сказал:
– Мне нужно сходить за дровами.
Люси молча кивнула. Сейчас более всего на свете ей хотелось оказаться как можно дальше от него. Но еще сильнее было желание не отпускать Хита, удержать его подле себя.
При осмотре вещей выяснилось, что больше всего пострадал от воды дорожный костюм Люси. В одних местах материал сел, в других вытянулся, и все это лишь отдаленно напоминало недавний модный наряд. Напрасно она старалась расправить складки на гофрированной бархатной юбке, они все равно задирались вверх. Люси тщательно разглаживала коричневые сатиновые ленты, но, к сожалению, все тщетно. Оставалась последняя надежда на то, что все это безобразие будет спрятано под длинной, подбитой мехом накидкой, а потом уж ей удастся как-нибудь незаметно избавиться от испорченной одежды. Отец Люси слыл человеком дотошным, особенно когда дело касалось его магазина, но проблемы дочери не слишком интересовали старого Лукаса, поэтому исчезновение нескольких предметов ее туалета вряд ли привлечет его внимание.
