Конечно, во всем виновата непристойная рукопись. Недвусмысленные намеки не на шутку распалили его.
– Черт! – пробормотал он сквозь зубы. – Скабрезная история. – Он украдкой бросил взгляд на лежащие перед ним страницы. – «Скачка среди холмов», подумать только! Скажите, д’Арси, это выражение вы и вправду услышали из уст той дамы?
– Да, но слегка облагородил его. – Насмешливо поблескивая бирюзовыми глазами, Себастьян д’Арси, маркиз Брекон, чувствовал себя совершенно непринужденно, вертя в длинных пальцах послеобеденный бокал кларета. – Признаюсь, поскольку и я участвовал в эксперименте, мне было нелегко сохранить ясность мыслей.
– Еще бы! – Элиотт расхохотался, пытаясь скрыть неловкость. Он был едва знаком с д’Арси и не понимал, почему маркиз предпочел показать рукопись именно ему. Элиотт вращался в другом кругу. – Польщен, весьма польщен, – непрестанно бормотал он, слегка захмелев.
Себастьян пил весь вечер не переставая, но неумеренные возлияния никак не сказывались на его внешности. Он был обаятелен и невозмутим. Синие глаза с зеленоватым отливом с нескрываемой насмешкой взирали на мир, который Себастьян не принимал всерьез. Мягкие темные кудри, падающие на высокий лоб, придавали ему вид юноши, заставляя забыть о богатом и зачастую суровом жизненном опыте двадцати восьми лет. Судя по костюму изысканного покроя, сочетающему бархатный сюртук цвета кларета с вышитым золотой нитью голубым жилетом, несведущий человек мог бы принять его за иностранца. А близкий друг в очередной раз убедился бы, что Себастьян д’Арси – редкостный сибарит и законченный дилетант.
С трудом подавляя возбуждение, Элиотт с надеждой взглянул на собеседника:
– Полагаю, вы не желаете предать огласке имя этой дамы?
– Увы, да. – Себастьян сверкнул обезоруживающей улыбкой. – Во всяком случае, ее имя для вас бесполезно, если вы не собираетесь в Италию. Она неаполитанка.
Элиотт пожал плечами, сдерживая разочарование. Сомнительные дневники притягивали его взгляд, особенно те записи, что были сделаны во Франции. Еще ни разу Элиотт не бывал в обществе автора столь вольного труда. Странно, но он чувствовал себя так, словно не д’Арси, а он сам запечатлел на бумаге все эти пикантные подробности.
– А теперь расскажите мне, что здесь новенького. – Себастьян с легкостью сменил тему беседы. – Я отстал от жизни на два года.
– Я не прочь прочесть еще несколько страниц, – заметил Элиотт.
Себастьян перевел взгляд на собственноручные записи, и на его губах заиграла ироническая улыбка.
– Вам придется удовлетвориться тем, что вы уже видели. Я оказал вам честь, избрав в доверенные лица и поделившись результатами своих научных исследований задолго до их опубликования.
Элиотт опешил:
– Научных исследований? Вы шутите?
Себастьян невесело усмехнулся:
– Вы правы, эпистолярный стиль придает этой рукописи слишком… игривый характер, однако это не записная книжка повесы. Это часть серьезной научной работы. Неужели вы не заметили, какое внимание я уделял, казалось бы, незначительным подробностям этого свидания? Я составил целый перечень признаков женского возбуждения!
– Да, да. – Собственное возбуждение заставило Элиотта усомниться в том, что лишь научное рвение подогревало пыл д’Арси в амурных забавах.
Отец Себастьяна прославился своими бессчетными похождениями. Все знали, что покойный маркиз почил во цвете лет от раны, оставленной рапирой разъяренного мужа-рогоносца. Многие считали, что Себастьян – совсем другого поля ягода, но не тут-то было.
Слухи о дуэли д’Арси с Лэнгли, второй в списке Себастьяна, дошли до Элиотта два года назад. Эти слухи так быстро обросли живописными подробностями, что никто не мог притязать на знание истины. Лэнгли навсегда покинул Лондон, д’Арси отправился за границу. Догадывались, что дуэль кончилась неудачно: честь обоих соперников пострадала.
Но теперь Элиотт задумался о том, не были ли слухи чудовищно преувеличены. Одного ленивого взгляда д’Арси вполне хватало, чтобы отбросить всякие сомнения и прийти к заключению: вряд ли на обе дуэли его толкнула необузданная страсть.
Именно это и разжигало любопытство. Поговаривали, что д’Арси дрался не из-за женщин, а ради женщин, защищая их честь. Пряный привкус известности помог ему стать предметом женского обожания, составив достойную конкуренцию самому принцу. Сестра д’Арси называла его «рыцарем без страха и упрека».
Элиотт вновь устремил взгляд на страницы рукописи. В тайны отношений с прекрасным полом он был посвящен в возрасте семнадцати лет. С тех пор прошло одиннадцать лет, но ему ни разу не удалось заставить женщину кричать: «Скачи, мой лихой жеребец!» – не говоря уже о страстных возгласах: «О, ты меня убьешь! Я умираю! Умираю! Ты пронзишь меня насквозь своим могучим копьем!»
Себастьян с неподдельным интересом наблюдал за Элиоттом. Ведь он показал ему свою рукопись, чтобы выяснить, какова будет реакция читателя. Элиотт не обманул его ожидания. Очевидно, натура мужчин такова, что они не в силах узнавать о чужих амурных победах, не испытывая возбуждения и зависти.
– Насколько я понимаю, вы осуждаете меня, – бесстрастно произнес Себастьян.
Элиотт выпятил нижнюю губу:
– Дело не в этом. Не понимаю, зачем вам это понадобилось? Впрочем, любой мужчина не чужд похвальбы.
– Это не похвальба. – Идеально очерченные дуги бровей Себастьяна недовольно приподнялись. – Это научный эксперимент, имеющий определенную цель.
Элиотт фыркнул:
– Позвольте узнать, какую?
– Приумножить познания человека. – Впервые за все время разговора на лице Себастьяна отразилось воодушевление. – Мы наблюдаем за птицами в воздухе, за светилами в небесах, но миримся с вопиющим невежеством в отношении натуры себе подобных. Это непростительно!
Такое Элиотту и в голову не приходило. Но это не помешало ему высказать свое мнение:
– Чем же вам помешало невежество? Пролейте бесполезный свет науки на интимную сторону жизни, и она исчезнет! – Это сравнение вызвало у него недвусмысленную усмешку. – Свет для нее вреден! Неужели не понятно?
Себастьян понял, что имеет в виду собеседник.
– А разве нам удалось бы вывести быстроногих рысаков, тучный скот, дающий больше мяса и шерсти, если бы мы не задумывались об интимных отношениях животных? Хороший фермер пристально следит за тем, как спаривается его скот. Безупречная родословная прибавляет цену еще не родившемуся жеребенку. Подумайте, каким мог бы стать человеческий род, если бы мы уделяли хотя бы половину этого внимания чистоте породы, заключая браки! В этом отношении лондонские будуары ничем не отличаются от конюшен Таттерсолла.
