в лавку Грэма за каким-то старым сундуком, – сказал Люциан, – и, проходя мимо, заметил, что стол времен Людовика XIV – подделка. Так вот, Грэм, который отлично разбирался в антиквариате, долго переживал, что собственный острый глаз его подвел.
Люциан, глядя на Ренвика, заметил другое: впалые щеки и потертые ботинки, вывернутую наизнанку рубашку, которая все равно была грязной. Так выглядит человек, который не прочь зашибить монету.
– Я последовал за Ренвиком и сделал ему предложение. Если он смог так легко распознать подделку, то мог знать, как создавать такие «шедевры».
Во время переговоров он сообразил, в чем проблема Ренвика: тот понятия не имел, как надо разговаривать с другими людьми, был прямолинеен до грубости и крайне нетерпелив в делах. Его выгнали из лучшей художественный школы во Флоренции, несмотря на выдающийся талант.
– Мне его грубость не мешала, потому что насчет фактов он всегда прав. Даже деньги его не особо заботят; ему просто нравится создавать великолепные подделки и заставлять невежественных придурков за них платить.
Как художник, Хэтти этого не одобрила, но потом снова прижалась к мужу и уснула, положив свою милую головку ему на плечо. Похоже, секс туманит ей разум не меньше, чем ему. После секса он размякает и начинает болтать. Признаться себе, что влюблен в Хэрриет до безумия, значило открыть ящик Пандоры. Люциану пришлось бы отвечать за свое опрометчивое обещание насчет Ратленда, хотя оно и было довольно расплывчатым. К тому же он всегда терял всех, кого любил.
В эту ночь жена свернулась калачиком с ним рядом и играла с серебристыми шрамами, змеившимися у него на животе. Она водила по ним пальцем, целовала, пощипывала. «Они от упряжи, верно, – спросила она еще давно, – от вагонеток?» Люциан подтвердил и объяснил, что теперь вагонетки таскают пони, а не дети. Он не стал рассказывать, что натирал жуткие мозоли, что те ужасно болели перед тем, как лопнуть, что упряжь врезалось в тело и к концу смены рубашка пропитывалась кровью насквозь, снова и снова, пока нежная мальчишеская кожа не загрубела настолько, чтобы выдерживать нагрузку. Судя по всему, она и так это знала. Хэтти уделяла его шрамам особое внимание, словно он был ребенком со сбитой коленкой – поцелуешь, и все заживет. Люциану это не особенно нравилось.
Хэрриет провела мягким язычком вниз от пупка, и нервы Люциана натянулись. Ладно, отчасти это было приятно.
– Сделаешь так еще раз – мигом очутишься на спине, – прошептал он.
Снова движение язычком. Наглая девчонка!
– Когда ты целуешь меня, – услышал Люциан, – внизу, между ног…
Он поднял голову.
– Да?
Взгляд ее затуманился от любовного озорства.
– Мужчине это тоже нравится?
– Разве не очевидно?
Она перевернулась на бок и подперла подбородок ладонью.
– Я имею в виду, когда так делают с ним.
Голову Люциана заполнил белый шум.
– Это считается извращением, – наконец сказал он.
– А тебе бы понравилось?
– Да, только таких ласк не просят у жены, – нехотя добавил он.
Она положила руку ему на бедро.
– Если бы так захотела жена, – прошептала Хэрриет, – то муж не подумал бы о ней плохо?
Во рту Люциана пересохло. Пауза тянулась так долго, что нетерпение на лице Хэтти стало гаснуть.
– Нет, – ответил он. – Муж купил бы ей замок.
Брови ее взлетели.
– Замок?!
– Или все, что она пожелает.
Хэтти встала на колени и склонилась над ним, мазнув распущенными волосами по его чувствительным местам. Пальцы Люциана впились в матрас.
Хэрриет помедлила.
– Люциан, – сладким голоском окликнула она.
– Да? – Член налился такой тяжестью, что стало больно.
– Почему бы тебе не поднять руки над головой?
Он напрягся. К такому он не привык – он предпочитал действовать, а не подчиняться. Пока муж раздумывал, Хэтти склонилась ниже, и от прикосновения шелковистых, влажных губ по его позвоночнику прокатилась волна жара.
– Ладно. – Он подчинился и поднял руки.
Хэрриет принялась лизать, как делал он с ней. Он посмотрел на жену, и вид ладошки, сжимающей член, сломил последнее сопротивление.
– Возьми меня в рот, – дрогнувшим голосом велел он, – потом соси и скользи вверх и вниз. Рукой тоже помогай.
Так она и сделала, и у него искры посыпались из глаз. Люциан и не надеялся ощутить это снова. Он не собирался потакать своим извращенным наклонностям, и все же это произошло: сначала Хэрриет захотела, чтобы он был с ней грубым, а на следующий день взяла у него в рот… И все изменилось. Не просто потому, что он подчинялся – ведь это были ее губы, ее руки, ее бедра. Мышцы постепенно расслаблялись, мысли исчезли. Впервые в жизни он полностью отдался нежности.
Немного погодя он лежал, тяжело дыша и раскрасневшись. Он чувствовал себя так, словно внутри лопнуло что-то твердое, словно над открытой равниной его души завывает буря. Это было больно.
Хэрриет уселась на пятки и наблюдала за ним с видом довольной кошки, только что поймавшей мышку.
– Что касается замка, – проговорила она, – то он должен быть необычным и красивым. Желательно в Тоскане.
Люциан кивнул. Он был готов на что угодно.
Она рассмеялась.
– Шучу! – Хэрриет коснулась пальцами губ и улыбнулась. – Мне очень понравилось, – призналась она. – Правда!
– А я не шутил, – сказал Люциан. – Пусть будет в Тоскане.
Все что угодно, лишь бы она продолжала смотреть на него так, будто тоже любит. Или так ему думалось.
Их утренний сон прервал громкий, тревожный звон колокола.
– Пожар, что ли? – пробормотала Хэтти и заворочалась в объятиях Люциана.
Он замер, взгляд стал пустым и мертвым.
– Люциан…
Он вскочил в мгновение ока и схватил халат.
– В чем дело? – Хэтти выпуталась из одеял и подбежала за ним к окну. Муж ее даже не заметил, пристально вглядываясь в горизонт в направлении шахты.
– Авария, – замогильным голосом пояснил он.
Под окном появилась Мари, кинувшаяся бежать по дороге в Хэзер-Роу. За ее спиной развевались завязки передника. Она неслась сломя голову, словно от этого зависела ее жизнь. Потом выскочили мисс Клара и миссис Бернс. И все это время колокол продолжал звонить… Хэтти стало дурно.
– Мы должны помочь! – воскликнула она и сдернула со спинки стула свою нижнюю рубашку. Это вывело Люциана из оцепенения. Он крепко схватил Хэтти за руку, слегка напугав, и сразу же выпустил. Лицо его заливала смертельная бледность.
– Оставайся здесь, – велел он.
– Но…
Люциан покачал головой.
– Поверь мне.
Он начал быстро и машинально натягивать одежду, словно не человек, а автомат. Хэтти подняла упавшую рубашку.
– Я иду с тобой.
Он резко повернул голову.
– Советую остаться здесь, если не хочешь увидеть то,
