Мой любимый шотландец - Эви Данмор

На следующий день Хэтти резала овощи, неумело чистила картофель, раздавала миски с похлебкой и обнимала Мари, которая теперь то рыдала у кого-нибудь на плече, то сидела неподвижно, как статуя. Хэтти пыталась не думать, не чувствовать. Снова и снова она погружалась в отчаяние. Хэтти отыскала Люциана, и он даже узнал ее, но держался так холодно, что горевать с ним рядом было невозможно. Поэтому Хэтти вернулась к кастрюлям. Невдалеке в землю вгрызался бур – то ли надежда на спасение, то ли последний гвоздь в крышку гроба.

Вторую ночь муж спал, повернувшись к ней спиной, и Хэтти боялась спросить почему.

* * *

Вечером второго дня бур прошел через потолок штольни в воздушный карман, вниз спустили клеть с рабочим. Когда его подняли снова, он вскинул в грозовое небо кулак в знак победы – все люди были живы. От огромного облегчения Хэтти ударилась в слезы и заплакала еще сильнее, глядя, как Хэмиш и Бойд спотыкаясь бредут к своим любимым.

Увидев, как из-под земли вылез первый шахтер, перепачканный углем с головы до ног, Люциан едва не рухнул на колени, сам не свой от благодарности за счастливый исход. Это было единственным проявлением его чувств – к возвращению в гостиницу он уже укрылся за своей холодной броней.

Он вновь лег в постель в халате, и Хэтти поняла, что утешения в его объятиях не найдет. Муж лежал с ней рядом неподвижно, уставившись в никуда.

Она подняла голову с подушки.

– Люциан, – шепнула Хэтти, чувствуя ком в горле.

Взгляд метнулся в ее сторону.

– Да?

Сердце Хэтти сжалось. Как бесстрастно он ответил…

– Что я сделала не так?

Он избегал смотреть ей в глаза.

– Ничего.

– Все спасены, – напомнила она.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб холодными губами. Хэтти попыталась уснуть, надеясь, что он не заметит слез. Конечно, Люциан ее любит. Конечно, она не придумала ни возникшую между ними связь, ни тепло в его взгляде. Возможно, это просто реакция на большие невзгоды. Но все обошлось – шахтеры живы. Возможно, его мучает вина как владельца Драммуира – вид у него действительно виноватый. Разумеется, ее самый тайный, самый глубокий страх – ему хорошо с ней в постели, но он ее не любит и не уважает, – неправда.

Проснувшись утром, Хэтти застала Люциана за столом – он сидел спиной к кровати и что-то писал. Возникшее было чувство облегчения сменилось тревогой.

– Разделишь со мной завтрак? – спросила она, одевшись.

Он поднял взгляд.

– Я не голоден. Может, закажешь еду в номер?

– Думаю, перемена обстановки мне не повредит, – заявила Хэтти, внезапно рассердившись на грубость, которая заставила ее почувствовать себя навязчивой и нелюбимой. – Пойду одна.

Несмотря на отсутствие аппетита, она заказала полный шотландский завтрак. Ожидая, когда его принесут, она рассеянно просматривала прессу, пока от одного из заголовков у нее кровь не застыла в жилах. Ошеломленная Хэтти просидела довольно долго, потом сложила газету и направилась к лестнице.

– Граф Ратленд мертв! – с упреком воскликнула Хэрриет, ткнув в сторону мужа газетой с видом судьи, указующего молотком на обвиняемого.

Люциан отложил перо.

– Знаю.

Утром пришла телеграмма от адвоката, из которой он и узнал.

Губы Хэрриет задрожали.

– Прошу, скажи, что это не твоих рук дело! – взмолилась она. – Скажи, что это совпадение!

– В газете обвиняют меня?

Она возмущенно ахнула.

– Едва ли там напишут, почему он взялся за пистолет, – заметила она. – Хотя подробностей внезапной кончины графа нет, у меня предчувствие…

– Да, я потребовал уплаты долгов, – сказал Люциан. – Но это вовсе не значит, что его смерть на моей совести.

Хэтти обхватила себя руками.

– Когда? – прошептала она, глядя на него с несчастным видом.

Страдания жены ничуть его не тронули. Люциан не почувствовал ровным счетом ничего, как и в последние несколько дней. Известие о смерти врага – плод усилий всей жизни – вызвало довольно слабый отклик, и Люциан впал в ступор.

– В день обвала на шахте, – проговорил он. – Когда я ездил в Оштермучти, чтобы послать телеграмму и попросить о помощи.

Подбородок Хэтти задрожал.

– Ты ведь обещал, – напомнила она, – ты обещал оставить его в покое! А сам даже не сказал, что нарушил слово, и мне пришлось узнать вот так!

Она смяла газету в кулаке.

– Я обещал попытаться, – отозвался Люциан. – И это было до того, как зазвонил колокол. – Он утер лоб тыльной стороной ладони. Пальцы дрожали все утро, письмо получилось практически нечитаемым. Ему продолжали чудиться тела, выложенные в ряд… грязные и мокрые, от мала до велика…

– Что же ты наделал?! – в сердцах бросила она. – Люциан, я знаю, ты винишь в аварии его, и я тоже очень злюсь, но как это улучшило твою жизнь?

Хэрриет смотрела на него так, словно он нанес ей физическое увечье, и он почувствовал опустошение. Люциан поднялся со стула.

– Какого черта ты принимаешь его сторону?

Она всплеснула руками.

– Не его, а твою! – вскричала она. – Неужели ты не видишь?!

– Нет, – отрезал он. – Я вижу, что собственная жена винит меня в том, что безвольный человек взял в руки пистолет вместо того, чтобы смириться со своим положением и жить дальше.

– Речь шла не о характере Ратленда, а о твоем, – давясь слезами, проговорила она. – Причина в тебе – в твоей доброте душевной, в твоем положении, в нашей репутации, в наших планах на будущее… Газеты подробностей не печатают, чтобы избавить от позора его семью, однако люди молчать не станут. Я боюсь, что ты причинил вред себе.

– Неужели? – усомнился он. – Так вот почему ты на меня злишься?

– Почему же еще? – спросила она высоким и тонким голосом.

– Прости, но у меня создалось впечатление, что Ратленд – своего рода проверка, – холодно заметил Люциан. – Ты хотела узнать, смогу ли я быть хорошим на твой лад – ручным мужем, джентльменом. – Он покачал головой. – Я не джентльмен, Хэрриет. И я могу пообещать тебе только одно: незапятнанное создание, с которым ты мечтала пить горячий шоколад в Италии, – точно не я. И я никогда таким не буду. Чем раньше ты это поймешь, тем меньше разочарований испытаешь.

Губы Хэтти побелели.

– Разочаровать меня еще больше тебе не удастся, – тихо проговорила она. – Ты считаешь меня глупой девчонкой.

Его грудь словно сжали в тисках. Разочаровывать ее было невыносимо, только изменить ничего он не мог, поэтому Люциан возненавидел ее за этот праведный гнев. Мотивы Хэтти оставались для него туманными,