В этот день у Гарнера разболелась голова, и он вернулся домой далеко до наступления вечера, страшась встретиться со своей непредсказуемой женой до того, как окажется в спасительном убежище, в своей комнате. Избегая общения с ней, последние три дня он слишком много работал и очень плохо спал. Он измучился, сопротивляясь своему влечению и борясь с ним. Не заметив выразительно поджатые губы Эджуотера, он бросил ему шляпу и плащ и поспешил к лестнице, но тут его перехватила кузина, затащила в восточную гостиную и стала подробно перечислять жалобы, поступившие на нового члена семьи.
— Считаю своим долгом сообщить тебе, что твоя жена взбудоражила весь дом. Она мешает слугам делать свое дело, врывается в кухню и требует, чтобы ей дали работу, которой занимаются слуги! Это возмутительно! Она торгуется за воду и дрова, как простая торговка на рынке. Господи! Ты только подумай — она требует, чтобы ей дали самой носить воду и рубить дрова для своей комнаты — как будто она живет на своей несчастной границе! Слуги с ней просто замучились!
Гарнер сразу представил себе Уитни в ее вызывающей позе. Торгуется за дрова и воду?! Он вздрогнул.
— И она отказалась идти со мной к портнихе, чтобы обрести более презентабельный вид… наотрез отказалась! — Ресницы Маделайн затрепетали, и нежная ручка взлетела к горлу, как бы сдерживая шок. — Заявила, что ей не нужна новая одежда и что она никуда не пойдет. Не пойдет, и все! А за обедом она потребовала себе виски! Виски… как какой-нибудь дикарь! — Она покачнулась и прижала ко лбу руку. Только тогда Гарнер пришел в себя от столбняка и подвел ее к кушетке у камина.
— Значит, отказалась от одежды? — уточнил он сквозь стиснутые зубы. Пульсирующая боль в голове угрожающе усилилась. Черт побери! Он должен был сообразить, что она сделает что-нибудь в этом роде… нарушит весь его план, просто отказавшись от одежды. А потом поставила весь дом вверх тормашками и потребовала себе виски!
Это он виноват; его гордость была уязвлена. Он предоставил ее самой себе, ожидая, что она как-нибудь поладит с… Нет, строго одернул он себя, он постыдно сбежал от нее. Смятение, которое она внесла в его душу, снова затмило ему разум, и он сбежал. Но от мощной и опустошительной стихии под названием Уитни Дэниелс невозможно убежать. Ему следовало бы это знать. Чего бы это ни стоило, ее нужно все время держать под присмотром.
— … просто потребовала, чтобы кто-нибудь из слуг дал ей свой плащ, и ушла! — тем временем говорила Маделайн, делая вид, что вот-вот разрыдается.
— Ушла? — испуганно переспросил Гарнер и схватил Маделайн за плечи. — Что значит — ушла? Куда?!
— Понятия не имею. Просто у нее начался один из ее приступов, и она ушла, несколько часов назад. Может, даже навсегда.
Гарнер мгновенно вскочил и бросился к лестнице. У него отчаянно колотилось сердце, когда он вбежал в комнату Уитни и стал ее осматривать. Распахнув дверцы гардероба, он с облегчением вздохнул. Ее одежда была на месте. Без нее Уитни не ушла бы из дома. Немного успокоившись, он помчался вниз, на ходу окликая Эджуотера, чтобы тот привел ему лошадь, затем велел Бенсону оседлать ее. Он поедет искать Уитни…
В сгущавшихся сумерках Уитни приближалась к темнеющей громаде Таунсенд-хауса, чувствуя, что ноги словно налились свинцом и не слушаются ее. Она уже жалела, что не осталась на ночь на каком-нибудь пустыре, где, несмотря на холод и ветер, ей было уютнее, чем в холодной роскоши дома Гарнера.
«Бедный Гарнер», — сказала гостья Маделайн, и весь день эти слова болью отзывались в сердце Уитни. Для нее не было тайной то, что родственники Гарнера смотрят на нее и на его брак как на позор и бесчестье. Но ее удивляло, что такая нескрываемая ярость и презрение к ней, а также к Гарнеру вызваны только ее манерой одеваться и ее выбором напитков. Он не заслуживает такого отношения, убежденно считала она, и в ней вспыхнуло горячее желание защитить мужа.
Уитни тяжело вздохнула и посмотрела на небо. На темнеющем небе сверкала одинокая звездочка, холодный месяц усмехался ей. Как ей не хватает мудрой тетушки Кейт или папы с его заразительной уверенностью в себе. Может быть, сейчас они тоже смотрят на этот месяц и думают о ней. Чувство пустоты и одиночества, с которыми она боролась весь день, стало еще острее.
Оторвавшись от грустных размышлений, она свернула на дорожку для экипажей и быстро поднялась по лестнице, миновав лакея, который держал под уздцы двух лошадей. Не успела Уитни взяться за медную ручку двери, как она стремительно распахнулась, и ее обдало жаром разгоряченного мужского тела. Уитни попятилась, но кто-то схватил ее, не давая упасть, затем подтащил к снопу света, падавшего из открытых дверей, и вдруг обнял.
— Это ты?!
Уитни подняла голову и, увидев сердитое лицо Гарнера, вся сжалась. В этом просторном плаще он выглядел огромным и пугающим. Он что-то взбешенно бурчал, оглядывая ее растрепанные ветром волосы и чужой плащ на ее плечах, но смысл этих слов не доходил до нее. Он втащил Уитни в холл под удивленными взглядами кузины Маделайн, Эджуотера и сбежавшихся слуг и ногой захлопнул за собой дверь. От стука двери Уитни пришла в себя.
— И где же, черт побери, ты была?
— П-просто пошла прогуляться… по городу.
Она старалась держаться независимо, не понимая причины его злости.
— Одна! Погулять в городе, который ты совершенно не знаешь? Это же просто… легкомысленно… — Он поймал на себе любопытные взгляды и осекся. Быстро затащив Уитни в западную гостиную, он на секунду освободил ее, чтобы закрыть дверь.
Уитни настороженно следила за ним, когда он повернулся к ней, весь кипя яростью и стиснув кулаки, с которых забыл снять перчатки. Что такого она сделала, что он так разозлился? Таунсенд стремительно подошел к ней и закричал так, что его было слышно во всем доме:
— Ты ведешь себя несносно, непростительно! Выйти из дома без сопровождения — да на тебя могли напасть, тебя могли похитить! Я этого не потерплю, Уитни Дэниелс! Больше ты не посмеешь одна выйти из дома, слышишь? Никогда! — Он тяжело опустил руки ей на плечи, собираясь как следует ее встряхнуть, но как только ощутил под руками ее тело, испытал отчаянное облегчение. Лицо ее раскраснелось от ходьбы и от холодного воздуха, глаза сияли под длинными пушистыми ресницами; она жива и невредима и уже в безопасности. Но тут же вспомнил о другой проблеме, которую было не так легко устранить.
— За три дня тебе удалось перевернуть вверх тормашками весь дом! И я требую, чтобы этого больше не было, ты слышишь?
— Что? — Ее растерянность уступила место возмущению, и она попыталась вырваться у него из рук. — О чем ты говоришь? Я ничего не сделала ни твоему дому, в котором и дышать-то нечем, ни твоей драгоценной семье!
