Рядом с ним сидел дородный Бенавенте. Крупной фигуры коннетабля нигде не было видно. Не будь я уверена, что видела его несколько недель назад, могла бы решить, будто он мне почудился.
Слуги внесли блюда со свежим сыром, жареной дичью и мясом. Пока мы ели, Филипп сказал, не глядя на меня:
– Возможно, тебе интересно будет узнать: твой отец наконец снизошел до того, чтобы прислать письмо. Предлагает нам поспешить в Толедо, где кортесы пожалуют нам титулы. С ним твой сын.
Сердце мое забилось сильнее, но я продолжала смотреть прямо перед собой.
– Что? – спросил Филипп. – Нечего сказать? Я думал, ты будешь счастлива, что твой дорогой папочка и испанский сынок хотят тебя видеть.
Я почувствовала себя словно зверь, который чует, но не может увидеть стальной капкан под ногами.
– Желаешь знать наш ответ? – Он ухватил меня под столом за бедро. – Я написал ему, что мы действительно намерены поспешить, и приказал ему встретить нас в Кастилии, где мы взойдем на трон, а он формально откажется от любых дальнейших прав на наше королевство.
Я ощутила вкус крови из прокушенной губы. Мне следовало догадаться – он нашел способ использовать мое положение против меня. Как долго дон Мануэль сидел ночами без сна, с упорством крысы составляя план действий? Они собирались лишить моего отца титула и формально дать его мне, чтобы успокоить кортесы и всех прочих, кто мог оспаривать волю моей матери, но я знала, что править мне никогда не дадут.
Я подозревала, что Филипп ждет от меня вспышки гнева: что я схвачу кубок и с яростным воплем швырну ему в лицо. Ему только и надо было, чтобы я продемонстрировала перед всеми свое наследственное безумие. Но подобного удовольствия я не собиралась ему доставлять, намереваясь дождаться конца ужина.
Пальцы Филиппа вонзились в мою плоть.
– Отец никогда не согласится, – тихо сказала я с замершей улыбкой на губах. – Он не позволит присвоить то, что тебе не принадлежит.
– Это мы еще посмотрим. – Он отпустил меня, взял свой кубок и встал. – Господа! – провозгласил он, и в зале тотчас же наступила тишина. – Предлагаю тост. – Он поднял кубок. – За королеву, мою жену, которая носит моего ребенка.
Фламандцы разразились бурными аплодисментами. Испанские вельможи сидели молча. Я не могла разглядеть их лица, но знала, что кого-то наверняка радует подобный поворот событий. Беременной королеве было куда легче противостоять, и, если все пойдет так, как они предполагали, Филипп лишит моего отца титула, а я окажу им неоценимую услугу, умерев при родах, как часто случается с женщинами. После этого глупец Габсбург окажется в их руках, а вся Кастилия – в их полном распоряжении.
– Что же вы? – укоризненно проговорил Филипп. – Разве так встречают столь радостные известия? Встаньте, господа, встаньте! Выпьем же за это счастливое событие! За здоровье ребенка и, конечно, ее высочества моей жены!
Скрежет отодвигаемых стульев резанул мне уши. Вельможи встали, и свет настенных канделябров отразился в их поднятых кубках.
Филипп поднял руку:
– Спасибо, господа. Насколько я понимаю, ее высочество устала после долгого путешествия. – Он дал знак стоявшим неподалеку стражникам. – Прошу препроводить ее высочество в ее покои. Мы не можем лишать ее надлежащего отдыха.
Я встала, высоко подняв голову. Идя между стражниками, словно вновь став пленницей, я не удержалась и взглянула на Вильену.
К моему беспокойству, в его ответном взгляде я увидела нечто похожее на жалость.
* * *
Едва оказавшись в своих комнатах, я дала волю гневу.
– Он написал отцу, что мы хотим встретиться с ним в Кастилии! – бросила я Беатрис. – Я должна сама написать папе. Это ловушка!
– Его величество не согласится. Уж он-то наверняка знает, на что способен ваш муж.
– Да, – быстро сказала я. – Когда мы были в Испании в прошлый раз, он прекрасно понял, что собой представляет Филипп. И сегодня я не видела за столом коннетабля. Уверена, он уехал: наверное, с докладом для отца. – Я помолчала. – Но что он может сообщить? Гранды все как один засвидетельствуют, что я путешествую вместе с ними. И никого, похоже, не волнует, что я даже в уборную не могу сходить без разрешения Филиппа или дона Мануэля.
– Его величество все равно поймет, – настойчиво возразила Беатрис, бросив взгляд на Сорайю. – В Ла-Корунье вы заявили, что не станете ничего подписывать, пока кортесы не пожалуют вам титул. Уже одно это доказывает, что ваш муж заставляет вас подчиняться его воле. Его величество наверняка почует неладное.
Кивнув, я молча подошла к окну. Прыгать было слишком высоко, даже если бы я не была беременна: я переломала бы себе ноги, если вообще не убилась. А за дверью теперь снова стояли стражники. Я сжала кулаки:
– Нужно выбраться отсюда. Взять лошадь и бежать при первой же возможности.
– Когда? – спросила Беатрис. – И как? Ваше высочество, мы здесь точно так же в плену, как были во Фландрии. И ни одна живая душа не сумеет нам помочь.
– Должен быть какой-то способ. – Я взглянула на стол, где Сорайя разложила мои щетки для волос и ручное зеркало. – У нас еще остались бумага и перья из Англии?
Подойдя к одному из саквояжей, Сорайя достала стопку пергамента, чернильницу и перья, которые мы прятали под бельем.
– Что вы задумали? – спросила Беатрис.
Я помолчала, собираясь с мыслями.
– Если ты права и папа что-то слышал о случившемся со мной, он тем не менее может не знать, что я полна решимости сражаться с мужем за трон. Я должна предупредить его, что он ни при каких обстоятельствах не должен соглашаться покидать Кастилию. – Я помедлила. – Вопрос в том, как передать письмо? Пытаться кого-то подкупить нельзя – это слишком опасно.
Наступила тишина, затем послышался тихий голос Сорайи:
– Я могу.
Я удивленно повернулась к ней. Взгляд ее черных глаз был непоколебим, узкие плечи расправлены. Такой я никогда еще ее не видела.
– Ты? – нервно усмехнулась Беатрис. – Ты мавританка, практически рабыня. Вряд ли ты сможешь куда-то пойти с письмом ее высочества, даже если им хватит глупости тебя отсюда выпустить.
– Я не рабыня, – возразила Сорайя. – Я converso.[33] Мы в Испании. Таких, как я, – сотни среди стражи и прислуги. Одной больше, одной меньше – кто заметит? Я спрячу письмо на себе, украду мула и незаметно ускользну.
Она посмотрела на меня. То была самая долгая речь из всех, что я от нее слышала, и меня почти загипнотизировали ее неожиданная сообразительность и безупречный испанский.
– Я слушаю разговоры грандов, когда хожу на кухню, – добавила она. – Они меня даже не замечают, зато я их вижу. И слышу. Многие говорят: они не знают, что теперь делать. Я подслушала, как тот толстый граф говорил, что его величество ждет в Сеговии, в алькасаре казначейства. Сеговия недалеко, самое большее неделя пути. Я могу туда добраться.
