— Это существенное непонимание.
— Да. Но все… прояснилось.
Почти. Оставалось только придумать, каким должно быть возмездие.
— Ну… хорошо. — Она покачала головой, явно пребывая в замешательстве. — Есть еще что-то, что ты хотел бы рассказать мне?
Он почти жалел, что ему больше нечего сказать, так ему хотелось продолжать говорить. Он бы говорил и говорил, чтобы отсрочить момент вынесения приговора. Хотя чем дольше он говорил, тем меньше была вероятность того, что решение будет в его пользу.
Он покачал головой.
Она молчала несколько секунд — несколько мучительно долгих секунд, как ему показалось, — как будто переваривая услышанное.
— Ты чувствуешь себя лучше, рассказав мне все это? — наконец спросила она.
— Я не знаю.
Как он мог ответить на этот вопрос утвердительно, пока Кейт не скажет, что она об этом думает?
— Ты рассказывал мне, думая, что тебе станет лучше?
Он взъерошил рукой волосы:
— Я не знаю.
— Ну, зачем ты рассказал мне?
— Я… я думал, что тебе следует знать. Мне нужно было, чтобы ты знала. И я предполагаю, мне нужно было произвести впечатление.
— Для этого ты и взобрался по стене и влез сюда через окно?
— Я боялся, что слов будет недостаточно.
— Это зависит от слов, — тихо сказала она.
Хантер пересек комнату, чтобы поставить Кейт на ноги и взять ее лицо в свои руки. Глубоко вздохнув, чтобы набраться мужества, он потом пошел на самый большой риск в своей жизни:
—Я влюблен в тебя. Я люблю тебя. Я обожаю тебя. Я мог бы произнести целую речь, если тебе это нужно. Что-то поэтическое, наподобие того, что ты читала в своих книгах…
— Нет. Нет, это необязательно, — сказала она срывающимся голосом.
Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, слегка дрожа, потом еще раз, дрожа уже сильнее.
Когда первая слеза покатилась по ее щеке, он обнял ее со стоном:
— Милая, не надо! Мне жаль. Мне так жаль!
Ему было больно видеть, как слезы ненадолго затуманили ее глаза, когда она разбила вазу лорда Брентворта, но ее сердечная боль, которая сейчас тихо изливалась со слезами, была его и только его виной. Он не мог вынести этой мысли. Он держал Кейт в своих объятиях, убаюкивал, хриплым голосом просил прощения и, вопреки собственному утверждению, что он больше не будет умолять, он как раз это и стал делать:
— Перестань, милая. Пожалуйста, перестань!
Она кивнула, прижимаясь к его груди, но прошла еще минута, прежде чем ее дыхание стало ровнее.
Хлюпая носом, она отстранилась, чтобы посмотреть на него:
— Ты уверен? Ты готов?
Он смотрел на ее лицо. Ее веки припухли, нос был красным, а щеки покрылись пятнами. Она была исключительной женщиной.
— Ради тебя, с тобой, я готов на что угодно.
— О! — Она снова закрыла глаза. — О, это прекрасно!
— Я рад, что ты тоже так думаешь. — Он поцеловал ее в лоб и нежно вытер пальцами слезы со щек. — Это значит, что ты прощаешь меня?
Она снова всхлипнула и открыла глаза:
— За то, что причинил боль нам обоим, — да. За то, что ты был тем человеком? Если тебе это нужно, я, безусловно, прощаю. Но я не знала того человека, так что… — Она замолчала, снова всхлипнула и посмотрела на него с любопытством. — А ты случайно не был пиратом на одном из этапов своего яркого прошлого?
— Пиратом? — переспросил он, придя в замешательство от этого странного вопроса.
Теперь Хантер испытывал невероятное облегчение и радость, которая переполняла его.
Кейт простила его. Она готова была простить его за все!
— Этот образ очень тебе идет, — пояснила она.
— Нет. — Он достал носовой платок из кармана и дал ей. — Пиратство — это грех, которым я не могу похвастаться.
— Жаль. — Она вытерла со щек оставшиеся следы слез и улыбнулась. — Я думаю, было бы здорово выйти замуж за пирата, пусть даже бывшего.
— Что ты думаешь о том, чтобы вместо этого выйти замуж за главу Военного министерства?
Медленно, очень медленно она опустила руку с носовым платком:
— Ну, э… Уильям Флетчер очень хороший человек, но…
— Я имел в виду себя, милая, — сказал он, усмехнувшись. — Уильям уходит в отставку. Он видит меня своим преемником.
Улыбка осветила ее лицо:
— Хороший и очень мудрый человек.
— Ты, пожалуй, изменишь свое мнение, когда я расскажу тебе о том, какую роль… — Хантер вспомнил, с каким отвращением Уильям упомянул о том, что уже устал рассказывать историю об обещании, данном им покойному герцогу Рокфорту, когда тот был на смертном ложе. — Нет, нет, я думаю, пусть лучше он сам расскажет о некоторых нюансах нашего задания. Я уже и так слишком много сказал.
И с этими словами он наклонился к Кейт. Когда их губы встретились, он подумал, что именно так он должен был целовать ее с самого начала. В этом поцелуе не было ничего, кроме чувств, и Хантер не думал при этом, контролирует ли он ситуацию. Этот поцелуй не был ни проверкой или уроком, ни безумной попыткой облегчить боль или унять страх. Это была просто любовь — которую он отдавал и получал и которой было суждено длиться вечно.
Кейт старалась, и ей это почти удавалось, не ерзать на своем кресле. Было неимоверно трудно спокойно сидеть и терпеливо ждать, пока зрители займут свои места в ложах и партере. Но не множество любопытных глаз, которые смотрели в ее направлении, вынуждали ее волноваться, и не то, что некоторые взгляды помимо любопытства выражали и явное неодобрение. Она потянулась к Хантеру и взяла его за руку, чтобы успокоиться.
Поглаживая большим пальцем ее запястье, он смотрел на нее. Его темные глаза излучали заботу, гордость и любовь.
— Нервничаешь, дорогая?
— Взволнована.
— И счастлива?
— Да. — Она улыбнулась и, чуть подавшись вперед, стала рассматривать публику. — О да!
Неважно, что привело сюда людей, — искренний интерес, любопытство или осуждение, главное — что они пришли. Они пришли послушать исполнявшуюся впервые симфонию, сочиненную леди Кейт Хантер.
Она не могла до конца поверить в это. Даже сейчас, после того как она в течение нескольких месяцев подготавливала себя к этому событию, ей не верилось, что через несколько минут будет перед публикой исполнено ее самое крупное музыкальное произведение.
Мистер Лукеро, владелец театра, был удивлен и пребывал в нерешительности, узнав, что симфонию, которую ему принесли показать, сочинила женщина, но в конце концов заявил, что «несчастливый пол композитора» не помешает ему сделать этот шедевр достоянием общественности.
«Несчастливый пол» — это было лишнее, но «шедевр» вполне это компенсировал. Воплощение ее мечты в реальность более чем компенсировало это.
