— Это мне анархисты подарили. Я перед ними выступала с Вадимом, фокусником. Нет-нет, он — муж Ольги. А бандиты…
Она осеклась.
— Ну те, что наше представление смотрели, накануне обоз взяли с золотом. Вот и подарили. В запале. Иной раз артистам дарят… Аренский говорил… его потом убили… что на гастролях в Самаре купцы на манеж даже кошельки бросали.
Катерина частила словами, ей вдруг стало жалко этого человека, перед которым столь многие трепетали, и он, казалось, никого и ничего не боялся, а она — слабая женщина — могла в один момент сделать его счастливым или несчастным.
— Катюша, — он вдруг стал на колени и обнял её за ноги, — Катенька, милая, не бросай меня. Никогда в жизни я никого не любил, у меня не было жены и детей, я был один, как волк. Да, я был волком. Но, может, ты могла бы… пожалеть. Нет, только не жалость!
Он стал целовать её так, будто после собирался умереть: с какой-то пугающей отчаянностью. Ей казалось, что она задыхается, бьется в паутине его поцелуев и объятий, протестует, отталкивает, а сама все судорожней и крепче обнимала его, почти теряя сознание от захлестнувшей её горячей волны.
Кибитка мягко покачивалась, будто старалась хоть как-то смягчить предстоящие пленникам испытания.
Связанный по рукам и ногам Герасим безучастно лежал на дне повозки. Девушки сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу.
Ольга вглядывалась в осунувшееся лицо гиганта и удивлялась, что он так быстро сдался. Возможно, Герасим сам этого ещё не понимал, но в глазах его уже стыла обреченность.
Всего два месяца назад та, прежняя Ольга, поняла бы его. И сама задрожала бы от страха, от предчувствия неотвратимости судьбы. Прежняя, но не эта…
"Странно устроен человек, — думала эта новая, неведомая княжна. Казалось бы, перенеси теперешнего цивилизованного человека в первобытное общество — и он погибнет. Так, по крайней мере, утверждал когда-то дядя Николя. И наверняка в эту минуту он говорил не о каком-то абстрактном человеке, а о себе, умном и сильном мужчине. Слабая женщина, девушка не бралась им в расчет. Предполагалось, что она погибнет неминуемо. А что на деле? Эта самая девушка попала в первобытный мир, даже, скорее, в хаос, где нет никаких законов и человек должен надеяться только на себя. В такой ситуации какая-нибудь Матильда, Изольда или леди Джейн из рыцарских романов давно лежали бы в глубоком обмороке или нервной горячке, а она не только не растерялась или испугалась, но закалилась и окрепла, и не собирается отдаваться на волю случая.
— Что-то в нашем полку поубавилось, — подчеркнуто бодро сказала Ольга. Марго вздохнула.
— А я, знаешь ли, так до конца не могу и поверить, что мы с Янеком больше не увидимся. Кажется, вот сейчас кибитка остановится, а он уже ждет нас… Не хочется думать о плохом, да? Папа наверняка бы пошутил: ох уж это французское легкомыслие! А что толку — убиваться? Плохое — жди-не жди, все равно придет. Лучше о нем не думать.
— Да уж, — поддержала Ольга, — начни мы сейчас лить слезы, что изменится? Герасиму, вон, и без нас тошно… Вы с Янеком недавно поженились?
— Чего теперь скрывать? Никакие мы не муж и жена. Это Ян придумал, мол, так легче добираться. Даже справку где-то раздобыл…
— И где бы вы стали жить?
— Не знаю. Думаю, сейчас по всей России — кромешный ад, но Ян считал, что тихое местечко для жизни все же можно отыскать. А куда ещё идти, если ни родственников, ни друзей не осталось? Правда, у меня в Нанте жила бабушка, но они с мамой давно рассорились, да и жива ли она? Только, думаю, за границу сейчас уйти ещё труднее, чем найти это тихое местечко…
— Катя, — вдруг хрипло пробормотал Герасим, — они убили ее!
Девушки от неожиданности вздрогнули.
— Что ты! — Ольга покачала головой. — Когда я думаю о ней, не чувствую ничего плохого.
— Не чувствуешь… — горестно повторил атлет. — Что ты можешь знать?
Княжна задумалась. В самом деле, откуда эта её уверенность? Ведь Катя… Она представила себе подругу в скромной домотканой юбке, собственноручно вышитой сорочке, все время, кроме цирковых представлений, прячущую волосы под платок… И вдруг, как наяву, увидела её. Этот облик настолько не был похож на обычный, Катин, что Ольга не сразу поверила своим глазам.
— Она жива! — воскликнула Ольга. — Я её вижу.
— Что ты видишь, расскажи, — мгновенно поверил Герасим, пытаясь приподняться и тоже что-то увидеть в лихорадочно блестящих глазах девушки.
Марго их общее возбуждение испугало. Точно они оба враз сошли с ума. Она отпрянула и вжалась в деревянный бок кибитки, глядя на них во все глаза.
— Вижу: Катя обнимает Альку… целует его… Альку уводит кто-то….не вижу… вижу — тот контрабандист, которого звали Батя… Заходит другой, атаман… протянул руку.
— Он бьет ее?
— Нет, — растерянно проговорила Ольга, — он стал перед нею на колени.
— На колени?! Проклятая! Я чувствовал, что-то случилось. Предала! Ненавижу…
Он стал биться головой о пол кибитки.
— Прекрати! — закричала на него Марго. — Ты же мужчина. Мы — слабые девушки — ведем себя достойно, а ты устроил истерику. Что ты узнал такого? Это же он стоит перед нею на коленях, а не она перед ним!
Ее сумбурная речь странным образом успокоила Герасима. Он лишь отвернул голову в сторону, чтобы девушки не увидели навернувшиеся на глаза слезы. Внезапно повозка остановилась, и внутрь заглянул правящий Карой контрабандист Перец. Другой, постарше, имени которого они не знали, верхом трусил сзади.
— Что у вас тут случилось? Стучали, кричали.
— Вы бы веревки хоть чуть-чуть ослабили, — неприязненно сказала Ольга. — Нарушение кровообращения в руках может привести к инвалидности. Вам ведь не нужны инвалиды?
— Не нужны. — Перец развязно подмигнул Ольге, будто они были лучшими друзьями, но веревки все-таки ослабил.
— Мон дье [46], — вздохнула Марго, — вот уж не думала, что в своей жизни повстречаюсь с настоящей ясновидящей.
— Видишь ли, Мариночка… — начала Ольга.
— Значит, ты не настоящая ясновидящая, — рассмеялась Марго. — Я ведь не Марина, а Маргарита. Марина — это Ян придумал.
— Ты — француженка?
— Уи, же сюи де франс [47].
— Ну и ну, как все смешалось… Я ведь по документам тоже никакая не Оля, а Наташа Соловьева, цирковая артистка.
— А на самом деле?
— На самом деле — княжна Ольга Лиговская.
Марго присвистнула.
— В который раз убеждаюсь: людей, выдающих себя не за тех, кто они есть на самом деле, гораздо больше, чем мне казалось. Хочу успокоить: там, куда нас везут, тебя будут звать ещё проще. Например… Гюзель. А меня Мириам. Может, тебе придется научиться танцевать…
