Они проезжали мимо множества окровавленных, изуродованных трупов. На поляне уже появились похоронные команды. Могильщики собирали мертвых и укладывали их рядами. Батистина прикрыла глаза рукой. Вокруг каркали вороны. В небе кружили стервятники, постепенно приближаясь к земле. Батистина безмолвно смотрела на жуткую картину, ее тошнило…
Батистина и Флорис поднялись на тот самый холм, из-за которого несколько часов назад появились французские гвардейцы. Появились для того, чтобы через несколько минут пасть от пуль англичан. В ушах Батистины до сих пор звучали слова: «Господа англичане, мы не станем стрелять первыми!»
Девушка едва сдержалась, чтобы не закричать от ужаса. За холмом простиралось поле брани, еще вчера засеянное овсом и пшеницей. Она покачнулась в седле. Флорис быстро приблизился к ней, чтобы скакать бок о бок и поддержать, если потребуется. Он-то знал, какое впечатление может произвести поле битвы на того, перед кем подобное зрелище откроется впервые. Здесь все выглядело в тысячу раз ужаснее, чем на Поляне: земля была перепахана артиллерией и представляла собой месиво из грязи, крови и кусков человеческого мяса. Растерянный взгляд Батистины скользил по лошадям с развороченными животами, по трупам солдат с оторванными руками, ногами, головами. Изредка слышались стоны: раненые просили пить, некоторые в бреду звали матерей и любимых. Жерла пушек еще дымились. Оставшиеся в живых солдаты тушили пожар. Флорис заметил, что лицо Батистины стало серовато-желтым, прозрачным. Сейчас она была похожа на догорающую свечу… Нос заострился, глаза ввалились… Он хотел поддержать девушку, но она оттолкнула его руку:
— Оставь меня! Мне никто не нужен! В особенности — ты! Ты… Ты… все время меня оскорбляешь, не имея на это никакого права!
— Ты всего-навсего солдатская девка! — закричал в отчаянии Флорис.
Она уже хотела обругать его последними словами, когда позади них послышались крики:
— Майский Цветок! Голубая Стрекоза! Золотая птица с жемчужным ожерельем и грациозная богиня с нефритовыми глазами спасли вас от гибели! Но какое несчастье постигло вашего Ли Кана! Какое несчастье!
В любых других обстоятельствах Флорис и Батистина непременно бы расхохотались, увидев такую картину: впереди Федора и Адриана скакал обезумевший китаец, размахивая половиной своей косы, которую держал в руке. Он подъехал к Батистине и, чуть не плача, показал ей остатки того, что было предметом его гордости.
— Острый Клинок отрезал мой гордый хвост дракона! А я, как истинный сын Поднебесной империи, подобрал мою драгоценность, — печально промолвил он и отчаянно зарыдал.
— Ох, барин! Какое счастье, что ты нашел маленькую барыню! Клянусь Святым Владимиром, жаркая была битва! — гудел Федор, шумно втягивая носом воздух. На его изуродованном лице появились новые раны, но он, казалось, был этим очень доволен.
— Дорогая сестричка, ты заставила нас поволноваться! Флорис просто с ума сходил от горя! Наконец-то мы все вместе! — сказал Адриан, нежно прижимая к себе Батистину.
Она тайком взглянула на Флориса. Тот, почувствовав ее взгляд, отвернулся.
«Господи, опять что-то не так! Опять что-то разладилось!» — подумал про себя Адриан.
Жорж-Альбер заворчал, недовольный тем, что на него не обращают внимания.
Батистина высвободилась из объятий Адриана и спросила:
— Но что произошло с бедным Ли Каном и его косой?
— Несчастье, Голубая Стрекоза! Великое несчастье, которое заставит меня вечно сожалеть о моей потере! — громко всхлипывал Ли Кан.
— Видишь ли, маленькая барыня, после взрыва я обнаружил, что Ли Кан болтается на дереве. Он зацепился за ветки своей проклятущей косой. А тут уже со всех сторон бежали «красные мундиры»! Ну, мне и пришлось, чтобы побыстрее стащить его с дерева, перерубить косу! — объяснил Федор и для верности помахал саблей.
— А когда мы тебя искали, дорогая сестренка, мы вновь оказались на том же самом месте, и он нашел свою драгоценную косу, но это привело его в еще большее отчаяние.
Батистина грустно улыбнулась. Она вдруг поняла, какие чувства владели Ли Каном, похлопала свою лошадь по шее и подъехала к китайцу.
Батистина поцеловала Ли Кана и попыталась его утешить:
— Дорогой мой Ли Кан, все это, конечно, ужасно! Такая жалость! Ты пережил страшное разочарование…
Я тоже, как и ты, очень несчастна… Меня тоже постигло разочарование… Но не отчаивайся, твоя коса снова отрастет, уверяю тебя!
«Хотелось бы мне знать, о каком таком разочаровании она говорит! Если уж кто и может считать себя разочарованным, так это я!» — подумал Флорис, задыхаясь от подобной наглости дерзкой девчонки.
Он почувствовал, как волна ярости поднимается в нем.
Ли Кан перестал причитать.
— Голубая Стрекоза умна, как ясноглазая богиня с серебряными пальцами, и добра, как маньчжурская летучая мышь! Она всегда может рассчитывать на кинжал Ли Кана, покрытый смертоносным ядом зловонного паука! — сказал китаец, растягивая губы в улыбке.
Адриан взял под уздцы лошадь Батистины и повел за собой. Маленькая группа всадников двигалась к французскому лагерю. Внезапно молодой граф де Вильнев дал знак остановиться. Им навстречу выехал король, окруженный толпой высших офицеров, среди которых находился и Морис Саксонский. Его величество пожелал осмотреть поле битвы. Иногда Людовик останавливался, пожимал руки тем, кто особенно отличился в ходе сражения, поздравлял всех с победой, говорил ободряющие слова раненым.
— Хороша благодарность после такой бойни! — съязвил Флорис. Он был зол на весь белый свет, а в особенности на короля, один вид которого заставлял учащенно биться сердечко Батистины.
Девушка не отрывала глаз от Людовика. Он был красив, молод, овеян славой и просто раздувался от гордости за одержанную в его присутствии победу. Король подчеркнуто-любовно обнимал за плечи дофина.
— Смотрите, сын мой, сколько крови пролито во имя победы! Дорогой ценой она нам досталась! Но не будем забывать: кровь наших врагов — это тоже людская кровь! Как хотелось бы избежать кровопролития! Именно в умении решать все дела миром и кроется истинная мудрость…
Услышав этот хрипловатый голос, произносивший такие прекрасные слова, Батистина вздрогнула. Она перевела взгляд на офицеров, составлявших свиту короля. Военный министр, увидев гору трупов, буквально позеленел, глаза его вылезли из орбит. По губам герцога де Ришелье, протянувшего министру флакон с нюхательными солями, скользнула ироническая улыбка.
Батистина оперлась на руку Адриана. Она тоже не отказалась бы понюхать флакончик, судорожно зажатый в руке графа д’Аржансона.
