Не осознавала она и того, что благодаря Симеону, расправившемуся с главарями мятежа, королевской гвардии не осталось работы по подавлению беспорядков. И уж совсем она не могла представить, что ее мужа пригласят в королевский дворец, чтобы выразить ему благодарность от всей нации, а он, в свою очередь, скажет, что действовал столь успешно лишь потому, что ему помогала герцогиня.
После речи короля начался бал, и Исидора почти час не видела Симеона. Она то и дело выглядывала из-за плеч своих партнеров по танцам, выискивая его глазами. Серебристое платье теперь приводило ее в ужас, поэтому Люсиль пришлось осторожно спороть все бриллианты с его подола — точнее, те, что не остались на илистом дне Темзы, и пришить их на платье для приемов.
Однако на этот вечер Исидора его не надела. Честно говоря, она подумала о том, что еще не скоро ей захочется выходить в наряде, украшенном бриллиантами. Поэтому на вечер во дворце предпочла облачиться в бледно-розовое бархатное платье с кружевами шантильи, а из украшений Исидора надела на себя целое состояние в виде тигровых рубинов.
Все ее бывшие ухажеры были забыты. Правда, большинство из них не теряли надежды, что она разочаруется в Симеоне. Даже если она не аннулирует свой брак, верили они, то, возможно, обратится к ним за утешением из-за эксцентричных выходок герцога Козуэя. Поэтому они улыбались, острили и кланялись… Исидору раздражал исходящий от них цветочный аромат, раздражало то, как они «случайно» прикасались к ее груди и как, улыбаясь, показывали зубы.
Поэтому она пришла к выводу, что мужчина должен улыбаться с мрачным видом, чуть пахнуть кардамоновым мылом и дотрагиваться до ее груди, лишь когда они останутся наедине в супружеской спальне.
Суть брака в том, что женщина оказывается способна сформулировать его правила только тогда, когда… их нарушают.
Вдруг чья-то рука коснулась ее плеча. Вздрогнув, Исидора повернулась. Симеон. Она улыбнулась ему.
— Симеон! Где же ты был?
— У короля имелась ко мне личная просьба, — с улыбкой промолвил он в ответ. — Кажется, королеве очень понравились тигровые рубины.
Граф Бисселбейт откашлялся.
— Простите, пожалуйста, — сказала Исидора, поворачиваясь к поклоннику. — Я…
— Как твой Бааломаал?.. — произнес Симеон. Он говорил очень тихо, так как эти слова были предназначены только для ее ушей.
Ни секунды не раздумывая, Исидора попятилась назад, приложив руку ко лбу. Она знала, что Симеон, уже взявший ее за талию, в нужный момент поддержит ее.
— О! — застонала она. — У меня голова кружится, я сейчас упаду в обморок! Это все жара…
Симеон беззвучно засмеялся. Он быстро пронес ее сквозь толпу болтающих между собой вельмож, вышел из зала и уверенно направился куда-то по лабиринтам коридоров Сент-Джеймсского дворца.
Исидора положила голову ему на грудь, наслаждаясь биением его сердца и даже не спросив, в чем именно заключалась опасность. Симеон с ней. И все будет хорошо.
Через несколько мгновений он толкнул какую-то дверь. Они оказались в полной темноте. Симеон поставил Исидору на пол.
— Симеон! — окликнула она его, поняв, что они находятся в какой-то крохотной комнатке. — Где мы?
— В шкафу, — ответил он. — Но тут хватит места и для того, чтобы лечь, если тебе вдруг захочется.
Она засмеялась, но он упал на колени и поднял ее юбки. Исидора положила руки на его сильные плечи и полностью отдалась тому наслаждению, которое ей дарили его горячие поцелуи.
— Но, Симеон… — пролепетала она, чувствуя, что у нее начинают подгибаться колени, и понимая, что уже через минуту она будет лежать на полу шкафа для метелок, который находится во дворце самого короля. — Я считала, что ты будешь использовать это свое слово «бааломаал» только в минуты опасности.
Симеон предпочел не отвечать до тех пор, пока ее дыхание не участилось, а с ее уст не начали срываться тихие стоны. Потом он встал, снял с себя камзол и расстелил его на полу. Это был великолепный камзол, сшитый личным портным Вильерса, — черные розы на темно-коричневом… Правда, он оказался очень мягким, так что из него вышла отличная постель.
— Опасность была, — сказал он, когда Исидора уже считала, что он не станет говорить об этом.
Симеон дождался, когда ее дыхание станет совсем прерывистым. Склонившись над ней в полной тьме, он чувствовал, как она льнет к нему, обхватив его ногами, молит, упрашивает…
Одним резким толчком Симеон вошел в ее нежное лоно, деля с ней ее тело, ее дыхание, ее любовь.
— Потому что я тебя люблю, — сказал он. Его голос вдруг стал грубым. Это был голос мужчины, понимающего, что контроль над собой нужен лишь для того, чтобы терять его в исключительных случаях.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала Исидора, выгибаясь навстречу мужу.
— Да, некоторая опасность была, — сказал он ей. Симеон услышал, как Исидора засмеялась.
— Хм-м-м…
Время для разговоров подошло к концу, но он должен был сначала объяснить ей, что имеет в виду.
— Эти мужчины в опасности, Исидора. В большой опасности. Мне больно на тебя смотреть. Я испытываю ярость, когда вижу, как они следят за тобой, не говоря уже о том, как они прикасаются к тебе.
Ее руки заскользили вниз по его спине, и это еще сильнее распалило Симеона.
— Ты моя, — прохрипел он, прежде чем накрыть ее губы горячим и властным поцелуем.
— Я твоя, — сказала она, прежде чем поцеловать его в ответ. — И ты мой.
Кентерберийский собор Месяц или около того спустяАрхиепископ Кентерберийский был вынужден признать, что правила повторного вступления в брак оказались весьма смутными и непонятными даже для него. И в этом едва ли была его вина: никто и никогда не просил провести такую церемонию. Он тратил огромное количество времени на то, чтобы соединять пары, которые, как епископ прекрасно понимал, не были созданы для семейного счастья.
А эта пара явно будет счастлива. Точнее было бы сказать, что она уже счастлива.
Они произнесли брачные клятвы, крепко держась за руки. И сказали «да» достойными похвалы громкими голосами.
Но даже несмотря на это, им, похоже, хотелось без конца повторять слова клятв.
— Я всегда буду любить тебя, — пообещал жених. — Ты успокаиваешь мою душу.
— Я обещаю стать менее импульсивной, — говорила невеста.
Епископ понимал, что она имеет в виду. Его мать была импульсивной. Вздохнув, он спросил себя, уйдут ли они наконец.
— Я люблю тебя такой, какая ты есть, — прошептал жених.
Боже правый! Они снова целуются.
