– Это будет зависеть от обстоятельств.
– Ладно! Признаю́: то, что он имел наглость явиться сюда, и впрямь позволяет заключить, будто… Но я не желаю иметь ничего общего с передачей ему меморандума!
– В таком случае, оставайся здесь, – сказал Карлайон и вышел из комнаты.
Он застал Френсиса Шевиота стоящим у камина в Малиновой гостиной. Одна нога гостя, обутая в начищенный до блеска ботфорт, стояла на каминной решетке, а белой пухлой рукой он опирался о каминную полку. На нем по-прежнему был подбитый мехом плащ, но толстый шарф он снял. В улыбке, которой Шевиот приветствовал хозяина дома, сквозило напряжение, однако голос его прозвучал с привычной томностью, когда он, растягивая слова, сказал:
– Мой дорогой Карлайон, вы должны извинить меня за вторжение в столь неурочный час! Но я уверен, вы простите меня: чувство справедливости, присущее вам, должно заставить вас признать, что в этом повинны вы сами. Покорнейше прошу прощения, однако стоит ли нам с вами оставаться в таком царстве малинового атласа и бархата? Этот цвет ужасно действует мне на нервы. Кроме того, здесь прохладно, а вам известно, насколько я подвержен простудным заболеваниям.
– Я знаю, вы говорили, что чрезвычайно подвержены простуде, – подчеркнуто сухо отозвался Карлайон.
– О, но ведь это правда! – заверил его Френсис. – Вам не следует думать, будто я только и делаю, что ввожу собеседников в заблуждение, потому что я поступаю так лишь в случае крайней необходимости.
– Идемте в библиотеку! – пригласил своего гостя Карлайон и пошел первым, показывая дорогу.
– А, вот здесь намного лучше! – удовлетворенно отозвался Френсис, критическим глазом обозревая окружающую обстановку. – Малиновый и золотистый – цвета, смею надеяться, весьма подходящие для некоторых случаев, но сегодняшний не относится к их числу.
Развязав завязки у горла, он сбросил с плеч тяжелую накидку. Улыбка на его лице угасла; подойдя к огню, он сказал:
– Знаете, мой дорогой Карлайон, я очень устал – буквально выбился из сил! – от этой нашей с вами игры в прятки в темноте. Мне остается лишь пожалеть о том, что вы обладаете таким запасом хладнокровия: это ваш недостаток; признайте же, что так оно и есть! Если бы вы доверились мне, я был бы избавлен от нешуточных хлопот.
– А миссис Шевиот – от удара по голове?
Френсис, вздрогнув, ответил:
– Умоляю вас, не напоминайте мне о вещах, столь неприятных для моего душевного здоровья! Какая ужасающая необходимость! Надеюсь, миссис Шевиот уже вполне оправилась от последствий? Знаете, Карлайон, моя задача оказалась бы куда легче, культивируй вы в себе столь превосходное качество, как откровенность. Разумеется, я с самого начала догадался, что вы питаете определенные подозрения на мой счет, но, хотя, по общему мнению, меня нельзя назвать тупым, я так и не сумел выяснить, ни сколько вам известно, ни каким образом вы эти знания обрели.
– О пропаже некоего меморандума я узнал от Джона, – ответил Карлайон.
– Ах, вот оно что! Вездесущий Джон, которому, как я уверен, просто неоткуда было получить сведения об этом деле. Как неприятно узнавать о невоздержанности на язык некоторых облеченных доверием и властью господ, коим полагается быть скромнее! Кстати, я считаю, что меморандум находится у вас, в целости и сохранности.
– Вы совершенно правы.
– Что ж, во всяком случае, я должен возблагодарить за это Господа. Позвольте выразить восхищение вашей сообразительностью, мой дорогой Эдвард. Я надеялся, упоминание часов миссис Шевиот останется вами незамеченным. Мне следовало бы помнить, что вас всегда отличала привычка сосредотачиваться именно на тех деталях, которые, по мнению других, должны были ускользнуть от вашего внимания.
– Меморандум находится у меня, в целости и сохранности, – прервал его Карлайон. – Полагаю, вы явились сюда, чтобы попытаться убедить меня отдать его вам.
– Вот именно, – улыбнулся Френсис. – По-моему, это наилучшим образом отвечает нашим интересам.
– Для начала вам придется убедить в этом меня.
– Так я и думал, и потому действительно попытаюсь убедить вас, несмотря на все мои усилия – зачастую утомительные и неприятные – избежать такой необходимости. Пожалуй, мне следует начать с того, что, несмотря на свою склонность к простудным заболеваниям, равно как и то, что я предпочитаю кошек собакам, я не продавал сведения агентам Бонапарта. Как унизительно говорить об этом! Мой интерес в данном деле – отнюдь не патриотического либо личного свойства – надеюсь, вы еще помните тот пример столь выдающейся добродетели, который я привел вам всего несколько минут назад? Но можно ли считать меня совершенно искренним, когда я говорю, что не имею никакого личного интереса в этой истории? Давайте скажем так: я всеми силами стремлюсь избежать скандала. Почему-то мне представляется, что и человек вашего рассудительного склада ума озабочен тем же.
– Вы правы, но я не удовлетворюсь ничем, кроме всей правды.
Френсис, вздохнув, ответил:
– Очень хорошо. В этих четырех стенах вы сейчас узнаете всю правду. Насколько я представляю, вам уже известно, что мой злосчастный родитель и есть тот самый неопытный заговорщик, личность которого вы пытались установить. – Он сделал паузу, но, видя, что Карлайон продолжает лишь пристально смотреть на него, вновь вздохнул. – Думаю, вполне понятно, почему это произошло.
– В самом деле?
– О, еще бы! Видите ли, его состояние никогда не было значительным, а распоряжаться им правильно он отроду не умел. Звание пэра, доставляющее ему такое удовлетворение, к несчастью, не сопровождалось пансионом, который помог бы ему поддерживать свое вновь обретенное достоинство на уровне, представляющемся отцу наиболее подходящим. Мой дорогой Эдвард, вы никогда не видели реставрации и пристроек, которые он затеял в Бедлингтон-Манор? Они кошмарны, уверяю вас! Довольно будет сказать, что принц-регент выступил в роли его архитектурного консультанта, и дальнейшие пояснения станут излишними. – Прикрыв глаза рукой, Шевиот деланно содрогнулся всем телом. – Там есть даже китайская гостиная. Если напрячь воображение, можно представить себе, что вы находитесь в маленькой летней резиденции Принни в Брайтоне. Единственное утешение состоит в том, что, когда поместье будет выставлено на продажу, что непременно произойдет, я нисколько не сомневаюсь, – оно принесет фантастическую сумму. Оно как раз в том стиле, что таит в себе неизъяснимую прелесть для какого-нибудь городского купчишки с социальными амбициями.
– А ваш отец и в самом деле намерен продать его? – вежливо осведомился Карлайон.
– Да, – ответил Френсис. – Да, дорогой Эдвард, намерен. Мне удалось убедить его в целесообразности такого поступка. К счастью, я обладаю некоторым влиянием на него: не всегда столь значительным, как хотелось бы, но, при некотором напряжении ума, вполне достаточным. Он уже далеко не молод, и следует признать, что продолжительное знакомство с регентом редко приводит к улучшению здоровья или процветанию. А если прибавить к этому привычку играть в вист в Аутлендсе[49] с герцогом Йорком, что с недавних пор завел мой бедный отец, то, полагаю, можно не искать дальнейших причин, по которым ему пришлось прибегнуть к попыткам упрочить свое состояние столь неподобающим образом. Но у него не та голова, чтобы играть в столь опасные игры. Собственно, он начисто лишен и умения заниматься публичной политикой, и я счастлив сообщить вам, что он вынужден был признать это. Да, он подает в отставку. Подагра, знаете ли, измучила его несказанно. Он выйдет в отставку по выслуге лет, со славой и почетом, и, учитывая жизнерадостный, энергичный нрав, события последних месяцев быстро улетучатся из его памяти.
