Эдуард легко коснулся моего плеча. Сквозь поношенное платье я ощутила тепло его большой руки. Приветливость короля контрастировала с холодностью Глостера. Я поняла, что Ричард говорит не о расстоянии, отделявшем Тьюксбери от Ковентри. Впервые с того самого момента, как мы ступили на английскую землю, я ощутила искреннее сочувствие. По иронии судьбы оно исходило от короля, которого мы хотели свергнуть. Я была так тронута, что едва сдержала слезы и постаралась как можно скорее и не глядя на Глостера покинуть комнату. Я не желала, чтобы кто-то сводил из-за меня счеты. Тем более что причина ссоры оставалась мне непонятной. Как бы то ни было, мне это было неприятно. Как и то, что меня назвали проблемой, которую необходимо как можно скорее решить.
Что случилось с Глостером? С Глостером, а не с Ричардом. Он как будто надел на себя непроницаемую маску, в которой не было уязвимых мест. Сегодняшняя встреча заставила меня усомниться в том, что у него еще остались какие-либо слабости. Вся его уязвимость осталась в прошлом. В Тьюксбери Глостер тоже показался мне холодным. Но тогда я увидела его сразу же после боя. Сегодня оправданий для подобной отстраненности у него не было.
Разве что… Я заметила это, когда он вошел в комнату. Быть может, Глостер ко мне и охладел, но он по-прежнему носил мое кольцо. Тонкий золотой ободок с рубином поблескивал на мизинце его правой руки. Как следует это понимать? Хотя, возможно, этот факт сам по себе ничего не означает. Как и то, что, услышав желание Кларенса поселить меня в замке Уорик, он принялся вертеть кольцо пальцами левой руки.
Уже на следующий день мы покинули Ковентри. Эдуард с Глостером спешили вернуться в Лондон, забрав с собой Маргариту. Кларенсу предстояло сопровождать меня в Уорик.
И вдруг среди напоминающего приготовления к военной операции шума, среди лошадей и экипажей, вооруженных солдат и паланкинов возник Глостер собственной персоной. Ведя коня в поводу, он подошел ко мне. Я застыла с каменным лицом, твердо решив ни единым словом не выдать своих мыслей и чувств.
— Леди.
Он вежливо наклонил голову.
— Глостер.
Я в точности воспроизвела его жуткий в своей нарочитости официальный тон.
— Вам будет хорошо в Уорике.
Неужели? Ничего не значащие слова. И тем не менее я ощутила, что сегодня хладнокровие дается ему значительно труднее. Я уже заготовила в равной степени равнодушный ответ, но в последнее мгновение передумала.
— Насколько я помню, вчера вы считали иначе и не хотели меня туда отпускать.
К своему разочарованию, я услышала очередную вежливую, но уклончивую реплику.
— Король настоял на своем.
— В таком случае я, разумеется, вынуждена подчиниться воле короля.
Я отвернулась в сторону.
— Анна, я хотел дать тебе совет.
Я медленно повернулась к нему.
— Совет? В последнее время я только и делаю, что получаю советы.
— Относительно твоего положения в семье Кларенса…
— Какой ты мне можешь дать совет, если тебе нет до меня никакого дела? — Обида в моей душе взвилась ярким факелом. — Вчера ты меня едва заметил. У тебя не нашлось для меня ни одного доброго слова. Было ли приятным мое путешествие? Нет, не было! Неужели тебе больше нечего было мне сказать? Ведь мы не виделись целый год! Почему я должна выслушивать твои советы?
Я была недовольна собственной язвительностью, но мне стало немного легче. Пусть Ричард почувствует то, что вчера почувствовала я! И я тут же увидела результат своей вспышки. Глостер побледнел, как будто я ударила его по лицу. Но я не раскаивалась. Он первый сделал мне больно!
— Мне ясно, что между нами все кончено. Разумеется, если только ты не положил глаз на мое наследство.
Последнюю фразу я добавила, вспомнив разговор в Тьюксбери.
Он побледнел еще сильнее, если только это было возможно.
— Анна, я понимаю, как это выглядело. Но я не осмелился…
— Что ты не осмелился? Я слышала, что ты способен на все, а ты говоришь «не осмелился».
— Что?
Глостер озадаченно сдвинул брови.
— Разве не ты зарезал моего мужа, когда он стоял перед тобой безоружный и беззащитный? Ты сделал это совершенно хладнокровно, к тому же в стенах храма.
Я презрительно скривила губы, ожидая, что Ричард станет защищаться и оправдываться. И молила Бога, чтобы он это сделал.
К моему ужасу, этого не произошло. Лицо Глостера вспыхнуло гневом. Прежде чем я успела отступить, его пальцы свирепо сжали мою кисть, вынудив меня замереть на месте.
— Сейчас не время для этого, — прошипел он мне на ухо. — Слишком много слушателей. Слишком много заинтересованных лиц. — Я уловила в его голосе тревогу. — Я лишь хотел тебя предостеречь. Не позволяй им… — Он осекся и выпустил мою руку.
Не позволяй им чего? Не позволяй кому?
У меня за спиной вырос Кларенс.
— Мы готовы, леди Анна. — Он холодно, как мне показалось, кивнул брату. — Увидимся в Лондоне, Глостер. Я буду там через неделю.
— Не медли, — отозвался Глостер. — Ты нам понадобишься, если слухи подтвердятся и в Кенте действительно вспыхнул мятеж.
Вот оно, опять. Явное противостояние, не имеющее отношения к часто встречающемуся между братьями соперничеству. Я перевела взгляд с Ричарда на Кларенса и обратно. Напряжение нарастало, но ни один из них не решался первым сделать шаг к открытой агрессии.
А потом все закончилось. Кларенс вскочил на коня, а Глостер подал мне руку, помогая войти в паланкин.
— Благодарю вас, милорд.
— В прошлой жизни я был для тебя Ричардом, — прошептал он, подкладывая мне под локоть подушечку.
Услышав это, я чуть было не растаяла, но все же взяла себя в руки.
— В прошлой жизни я думала, что вы меня любите, — холодно заметила я.
Это положило конец нашей так и не начавшейся беседе.
Я хотела ехать верхом, но вынуждена была смириться с принятым за меня решением. Кларенс счел, что ему проще сопровождать никому не известную даму, скрытую за плотно задернутыми шторками паланкина, чем демонстрировать любопытным и не всегда доброжелательным взорам вдову предводителя Ланкастеров. Впрочем, в этом были и свои преимущества. Раздраженно задергивая занавески, я вынуждена была это признать. Одним из них было полное уединение. Как только мы выехали на дорогу, я разжала кулак и посмотрела на скомканный клочок пергамента, вложенный в мою ладонь Ричардом. Я старательно разгладила пергамент и прочитала следующее:
«Ты взрослая. Никто ни к чему не может тебя принудить. Они попытаются убедить тебя уйти в монастырь. Не слушай их».
В записке не было ни обращения, ни подписи. Ничего, что указало бы потенциальному недругу на то, кто и почему написал это загадочное предостережение. Я нахмурилась, внимательно вчитываясь в наспех начертанные строки. Зачем Изабелле или кому-либо еще убеждать меня уйти в монастырь?
