Пара безрассудно храбрых малиновок начала вить гнездо у основания чугунных оленьих рогов и была бесцеремонно выселена Эймосом, который пригласил приходящего садовника выкрасить статую оленя свежей коричневой краской.
Эймос, однако, больше ничего не делал в тот год Ремонт оконных наличников, обновление гравия на подъездной аллее, крыша на конюшне под стать новой на доме — все это должно было немного подождать. Денег было очень мало, меньше даже, чем тогда, в январе, когда он надеялся на капиталовложения Хэй-Ботса. Что ж, он выдержал ту бурю, выдержит и эту.
Был только один человек, с которым он иногда делился своими страхами, надеждами, планами. Это был Сэм Джонсон, его управляющий и преданный служащий в течение долгих лет.
Утром в пятницу, двадцать второго июня, Эймос вызвал Джонсона в свой кабинет. Джонсон более обычного стал походить на седого старого сторожевого пса. Его лицо было настороженным, когда он стоял в дверях, ожидая, пока его хозяин перестанет читать письмо и заметит его.
— О, привет, Сэм. Садись. Я хочу поговорить с тобой, — сказал Эймос, поднимая глаза.
Джонсон сел и по привычке заворчал:
— Этот новый станок не очень-то хорошо работает. Пришлось подняться туда и вправить мозги некоторым закройщикам. Они задерживают всю работу.
— Да, я знаю. Но тебе не кажется, что со времени забастовки стало спокойнее?
— Если не обращать внимания на мрачные взгляды и анонимные записки под дверью, я бы сказал, что все идет довольно гладко, — ответил Джонсон с холодной улыбкой. — Во всяком случае, они все вернулись на работу. Вы здорово напугали их, когда привезли тех парней из Денверса. Это сбило с наших спесь. Они быстро поняли, что им придется сдаться или умереть от голода, — Джонсон саркастически засмеялся.
Эймос кивнул.
— Я вынужден был это сделать. Теперь я могу тебе рассказать это. Я был разорен, если бы мы закрыли фабрику. Мне пришлось быть жестоким. Кредит кончился, все отсрочки в банке, на которые я мог надеяться, были исчерпаны. Ты знаешь, чего мне стоило сводить концы с концами. Мне бы пришлось продать все, что у меня есть, кроме дома и этой фабрики, а они и так заложены и перезаложены.
Джонсон выразил свое уныние длинным свистом:
— Я не знал, что дела так плохи.
— Я бы не сказал тебе сейчас этого, если бы не прекрасные новости. Это то, на что я надеялся.
Эймос подтолкнул контракт, который читал до этого, через стол Джонсону. Тот взял его и, держа на расстоянии вытянутой руки, прищурился.
— Господи, — прошептал он. — «Хант и Слокомб» из Цинциннати? Они ведь самые крупные оптовые торговцы на Западе?!
Эймос кивнул, и Джонсон дочитал текст до конца, затем снова присвистнул, на этот раз от восторга.
— Десять тысяч женских сафьяновых башмаков для начала! Это самый лучший заказ, который у нас когда-либо был. И самая высокая цена. Как вам удалось сделать это, сэр?
Эймос улыбнулся:
— Думаю, Фортуна оглянулась на меня. Я случайно столкнулся с их агентом в Бостоне в прошлом месяце, показал образцы, поговорил.
Он, конечно, не собирался рассказывать Джонсону, да и сам не хотел вспоминать об отчаянных ухищрениях тех двух дней в Бостоне с представителем «Ханта и Слокомба». Он слонялся по вокзалу, пока тот парень не приехал с Запада. Эймос фактически похитил его, отвез в гостиницу, где заранее заказал комнаты, угощал его спиртным, льстил, рассказывал самую невероятную ложь о своих соперниках из Марблхеда и Линна, ни один из которых вообще не появился, чтобы встретиться с этим парнем. Да, теперь казалось почти забавным, что тот план сработал, но нелегко было прятать отчаяние, не подавать виду, что тот заказ от «Ханта и Слокомба» был последней надеждой.
— Мы начнем завтра, — сказал Эймос. — Вагон сафьяновой кожи прибудет с кожевенных заводов утренним поездом.
— Они подождут оплаты? — быстро спросил Джонсон.
Эймос кивнул:
— Я вчера был в Салеме и показал им контракт. Думаю, мне лучше поговорить с рабочими завтра, во время обхода фабрики, поднять их настроение и пообещать им премию.
— Да, — ухмыльнулся Джонсон, — вы можете потом забыть об этом, когда заказ будет выполнен.
— Может быть, — неохотно согласился Эймос. — Я пытаюсь быть честным с ними, но сначала мне надо уладить дела с банком, а потом, конечно, у меня очень большие личные расходы, принимая во внимание состояние миссис Портермэн. Она, бедняжка, неважно себя чувствует, а медсестра приезжает только на следующей неделе. Я собираюсь вызвать того доктора из Бостона.
— Плохо, — сочувственно вздохнул Джонсон. Не повезло хозяину с женами. Первая миссис Портермэн точно была самой слабой и болезненной женщиной, какую только можно было найти. Но эта — крупная и рослая, и работала она за двоих в швейном цехе здесь, на фабрике. Никак нельзя было предположить, что она станет такой болезненной. Но шефу нравится баловать ее, подумал Джонсон, возможно, он привык так относиться к женщине во время первого брака. И потом, ему так хотелось иметь детей. Неудивительно, что он испытывает к жене благодарность.
— Странно, — сказал вдруг Эймос. — Могу поклясться, что эти бумаги лежат не так, как я их оставил.
С озабоченным видом он отпер встроенный в стол ящик-сейф. В нем он держал все личные бумаги, документы, закладные, и теперь он положил туда же новый контракт.
— Но ведь ключ есть только у вас, — сказал управляющий без особого интереса.
Эймос кивнул:
— Мой ключ — единственный, — он взглянул на ключ, свисавший с его тяжелой часовой цепочки. Слава Богу, мне не придется теперь продавать эту цепь, подумал он, Хэсс заметила бы ее отсутствие наверняка. — Я бы не хотел, чтобы кто-либо увидел эти бумаги, — сказал он весело. — Между нами, Сэм, он мог бы подумать, что Портермэн не совсем устойчив.
— Ну, никто их и не видел, — подбодрил его. Джонсон, — так что перестаньте волноваться, сэр. Вы забыли, как положили их. Со всяким бывает.
— Может, и так, — согласился Эймос. Он захлопнул ящик и запер его. — Надеюсь, ночной сторож надежен?
Он знал, что волноваться глупо, но ему было неспокойно. Что-то не так с этими бумагами, странно, что память могла так подвести его.
Управляющий нахмурился:
— Дэн, безусловно, честен, но он стареет и теперь не так хорошо слышит.
— Уволь его, — приказал Эймос. — Найми кого-нибудь помоложе.
— Я подыщу человека на следующей неделе, — кивнул Джонсон. — Я пойду, сэр, если у вас ничего больше ко мне нет. Нужно проследить за теми закройщиками.
— Я не вернусь сегодня днем, — сказал Эймос, вставая и опуская крышку стола. — Доктор Флэг сказал, что можно рискнуть вывезти миссис Портермэн на прогулку, раз погода стала такой хорошей. Я хочу показать ей регату.
