Однако в день летнего равноденствия Розамунда проснулась от женского визга. Вскочив с постели и накинув плащ, она поспешила в комнату Элизабет. Ее дочь стояла в луже воды. Нэнси ошеломленно на нее таращилась. Розамунда сразу поняла, что медлить нельзя.
— Нэнси, скажи повару, что нужно много кипятка и чистые тряпки. Ты приготовила их для родов?
— Леди… — растерянно пробормотала Нэнси.
— Как, Бесси, ты даже тряпок не приготовила? Чего еще ты не сделала, пока все это время сидела и жаловалась на мужа?
Повернувшись к служанке, Розамунда приказала:
— Иди на кухню и скажи повару, что мистрис Элизабет рожает. Потом найди прачку и потребуй чистые тряпки. У нее наверняка они есть. Да, и передай Альберту, чтобы принес родильный стол. Он должен быть на чердаке. Пусть поставит его… — Розамунда помедлила, соображая, куда лучше поставить стол, — в зале, у очага. Для моего внука уже готова колыбель?
— Колыбель? — ахнула Элизабет.
— Дочь моя, чем же ты занималась? Я рада, что ты такая прекрасная хозяйка, но теперь у тебя другие обязанности, и ты должна выполнять их еще старательнее. Нэнси, колыбель тоже где-то на чердаке. Скорее, девушка! Поспеши!
— Я… рожаю? — спросила Элизабет дрожащим голосом.
— Да. У тебя отошли воды, и скоро родится ребенок.
— Когда?
— Когда решит появиться на свет, — засмеялась мать. — Иногда роды проходят быстро. Иногда — медленно. Тебе больно?
Элизабет покачала головой.
— Давай снимем эту мокрую рубашку и спустимся в зал, — предложила мать, помогая ей надеть чистую сорочку, после чего расчесала волосы Элизабет и заплела в длинную толстую косу.
— У тебя волосы совсем как у отца, — прошептала она.
— Мама! — жалобно позвала Элизабет. — Я боюсь!
— Вздор, — отмахнулась Розамунда. — Я родила восьмерых детей, причем почти без труда. Ты здоровая, крепкая и прекрасно носила ребенка. Пойдем-ка, спустимся в зал. Если ты не удосужилась приготовить все для родов, значит, придется мне заняться этим. Послать за твоим мужем? Вижу, он уже успел встать.
— На Бэна можно положиться, — прокряхтела Элизабет, медленно спускаясь по лестнице. — Эдмунд твердит, что нам с ним очень повезло. Где Мейбл? Мне нужна Мейбл!
— Я скажу Альберту, чтобы послал за ней мальчишку, — пообещала Розамунда, помогая дочери сесть на стул с высокой спинкой.
Смышленый слуга поднес ей кубок с вином. Она кивком поблагодарила его.
— Выпей, тебе поможет, — велела она Элизабет. — Я посмотрю, что нужно сделать, а ты подожди, пока начнутся схватки.
В зал вошли несколько слуг, сгибавшихся под тяжестью дубового родильного стола. За ними следовал Альберт с потемневшей от времени колыбелью. В ней лежали еще Розамунда и ее почивший брат, а до них — ее отец и его братья.
Глаза вдруг защипало от слез. Как же быстро летит время!
— Пошли мальчишку за Мейбл, — приказала она Альберту. — И пусть кто-нибудь найдет хозяина.
— Сейчас, миледи, — кивнул он и позвал молодого слугу.
Элизабет молча наблюдала, как окружающие принялись за дело. Две румяных служанки выскребли родильный стол и аккуратно осушили его тряпками. Колыбель сначала тщательно протерли, а потом вымыли. В зал ворвалась Мейбл и, увидев колыбель, просияла и положила в нее новый матрасик, который успела выстегать. Взгляды ее и Розамунды встретились. Женщины заулыбались, поняв друг друга. Мейбл быстро подошла к Элизабет:
— Как ты себя чувствуешь, цыпленочек?
— Пока что ничего не происходит, — пожаловалась Элизабет.
— Скоро начнется, — заверила Мейбл. — Парнишка слишком хорошо воспитан и ждет, пока мы сможем его принять.
Она взяла кубок из руки Элизабет.
— Сейчас принесу тебе еще вина.
Вскоре Розамунда с помощью Мейбл все приготовила для родов. Нэнси вернулась с грудой чистых тряпок и положила их на маленький столик, где уже стояли большой таз и маленький графинчик с оливковым маслом. Слуги поставили котлы с горячей водой на угли очага. На буфете стояло вино.
Теперь в зале царило молчаливое ожидание. Ожидание нового наследника Фрайарсгейта.
— Повар хочет знать, что делать с сегодняшним обедом? — прошептал подошедший Альберт.
— Все должно идти, как обычно, — ответила Розамунда. — Нужно же нам что-то есть.
— Хорошо, миледи, — ответил Альберт.
— А теперь иди и задай тот же вопрос леди, — мягко пожурила Розамунда мажордома. — Тебе следовало сначала подойти к ней.
— Прошу прощения, миледи, — пробормотал Альберт, краснея.
— Понимаю, — тихо ответила Розамунда. — Ты был мальчишкой, когда в этом доме правила я. Но вот уже девять лет хозяйка здесь моя дочь.
Альберт с почтительным поклоном обратился к Элизабет и, получив распоряжение, удалился.
Часа через два Элизабет изумленно ахнула:
— Мама! Скорее! Мне больно!
— Значит, начались схватки, — спокойно констатировала Розамунда. — Вставай, прогуляемся по залу. Это тебе поможет.
В течение нескольких часов схватки были довольно редки, но во второй половине дня случались все чаще и сильнее. Сегодня был самый длинный день года, и слугам не терпелось пойти на праздник. На холмах уже загорались огни.
— Где мой муж? — капризно спросила Элизабет.
— Здесь, жена, — откликнулся Бэн.
Он уже давно был в зале, но мудро старался не попадаться Элизабет на глаза.
— Чем я могу помочь тебе, любимая?
Он встал на колени рядом с женой и сжал ее маленькую ручку.
— Останься со мной, — к его удивлению, попросила Элизабет — за последние недели она так и не смягчилась, даже после приезда матери.
— Я здесь и никуда не уйду, — пообещал он.
— Положи ее на родильный стол, — попросила Розамунда. — Уже пора.
— Ребенок скоро родится? — обрадовалась Элизабет.
— Родится, когда настанет его время, — пояснила Розамунда. — Но думаю, тебе уже хватит расхаживать по залу и сидеть у огня. Ты должна постараться, Бесси.
— Не зови меня Бесси, — расплакалась Элизабет. — Ооо! Мне больно, мама!
— Конечно, больно, — согласилась Розамунда. — Тебе придется вытолкнуть малыша из своего тела. Радости без боли не бывает.
Долгие летние сумерки тянулись почти до полуночи, а потом вдруг резко стемнело. У Элизабет начались потуги, длинные и мучительные. Она ощущала нестерпимое давление внизу живота. На гладком лбу выступили крупные капли пота. Прядки светлых волос, выбившиеся из косы, липли к щекам.
Острая боль ножом резанула внутренности. Элизабет жалобно вскрикнула, глядя на мать глазами раненого животного.
— Мама!
