Нисколько не испугавшись, Роуз фыркнула.
— Ну и что ты сделаешь, дорогой? — Проигнорировав кипящего от злости Гриффина, она обернулась к Джастин и сказала: — Я спущусь на пару минут вниз — выпью чашку чаю. Но очень скоро вернусь. А ты, дорогой, — она еще раз ткнула его пальцем в грудь, — веди себя хорошо.
Проводив Роуз глазами, Гриффин пробормотал:
— Похоже, я больше не пользуюсь авторитетом в собственном доме. Девчонки не только не боятся меня, но еще и смеют угрожать.
— Ты все равно не сможешь применить власть, — шепотом сказала Джастин. — По крайней мере, в этом случае, — Она понимала, что в ее голосе звучит упрек, но ничего не могла поделать.
Глаза Гриффина вспыхнули опасным огнем.
— Джастин, это…
В этот момент малыш сильно вздрогнул на руках у Джастин, и она зашептала:
— Тише! Пусть он заснет. Тогда мы сможем поговорить.
Гриффин закрыл рот. Он выглядел несчастным, но, очевидно, не собирался уходить. Джастин смирилась с этим и постаралась не обращать внимания на раздраженного, взбешенного мужчину, от которого исходили волны оскорбленного достоинства и недовольства. Ей надо было укачать малыша.
В комнате установился хрупкий мир. Гриффин, молчаливый и неподвижный, застыл у стены и задумчиво смотрел на Джастин с ребенком на руках. В этот момент она почти верила, что у них настоящая семья, связанная узами искренней симпатии, а не вынужденной целесообразности. Но этого никогда не будет, и, возможно, она в последний раз держит на руках Стивена, находясь под защитой мужа.
Должно быть, ее эмоции отразились на лице, потому что Гриффин неожиданно отошел от стены.
— Джастин, любовь моя, — начал он.
Она покачала головой.
— Он спит. Позволь, я положу его в колыбельку.
Чувствуя, что сердце разрывается, она опустила малыша в колыбель и подоткнула одеяло. В глазах стояли слезы, и милое круглое личико Стивена расплывалось.
Гриффин положил ей руки на плечи и прошептал:
— Пойдем, дорогая, поговорим в твоей спальне.
Джастин была слишком расстроена и измучена, чтобы сопротивляться, и молча направилась в свою комнату. Но, переступив порог, она высвободилась, отошла от мужа и остановилась у туалетного столика.
Брови Гриффина чуть сдвинулись в намеке на неодобрение, но он не пошел за ней.
— Джастин, я знаю, что ты разочарована…
Не сдержавшись, она возмущенно фыркнула.
— Разочарована? Я в ярости! И в ужасе от того, что может произойти с невинным младенцем. Ты действительно веришь, что этот человек — граф — думает об интересах малыша? Ты веришь его заявлению, что вовсе не его люди ворвались в твой дом? Знаешь, Гриффин, я никогда не считала тебя глупцом, но, похоже, ошиблась.
Его лицо осталось непроницаемым, но глаза вспыхнули гневом. Джастин замолчала, признав, что, вероятно, зашла слишком далеко. Но Гриффин остался на месте, хотя явно желал схватить ее за плечи и как следует встряхнуть.
— Ты уж прости, дорогая, что я не достал пистолет и не пустил этому человеку пулю в голову, — проговорил он зловещим голосом. — Понимаю, у тебя нет подобных комплексов, но я, несмотря на репутацию, как правило, стараюсь уважать закон. Как видно, больше, чем ты.
Но потом раздражение все-таки прорвалось, и он запустил пятерню в свои аккуратно причесанные волосы и сдернул удерживающий их ремешок.
— Господи, Джастин, как ты можешь так говорить! Конечно, я понимаю, что этот человек — лжец, и ситуация мне нравится не больше, чем тебе. И мне противно чувствовать себя беспомощным в собственном доме. Но если Доминик говорит, что мы ничего не можем сделать, по крайней мере, на данном этапе, значит, так оно и есть. И тебе это отлично известно.
Охваченная отчаянием, Джастин опустилась на стул перед туалетным столиком.
— Я никогда не видела, чтобы дядя Доминик так легко сдавался. Это приводит в замешательство.
Гриффин тоже подошел к столику и остановился, держа руки за спиной.
— Вряд ли он сдался. Подозреваю, у него не было выбора, и это ему тоже не слишком нравится.
— Мне так не показалось, — возразила она, слишком уязвленная, чтобы уступить.
— Он просто не желал проявлять свое бессилие перед членом иностранного правительства. У Доминика, знаешь ли, тоже есть гордость.
— Гордость… честь… разве это что-нибудь значит? Для него и для тебя.
Гриффин удивленно поднял глаза.
— О чем ты?
У Джастин болезненно сжалось горло. Слова проникали сквозь него с большим трудом.
— Знаю, ты не стремился ко всему этому, но мне казалось, что мы достигли понимания… компромисса.
— Да, но я не понимаю…
— Тем не менее, ты никак не поддержал мое предложение оставить у нас Стивена. Почему?
Он сжал губы, словно не желая отвечать. Если в сердце Джастин еще жила надежда, в этот момент она умерла вместе с наивной мечтой иметь настоящую семью с Гриффином.
— Не важно, — вздохнула она и уставилась невидящими глазами в зеркало. — Забудь.
— Очень даже важно, — возразил Гриффин.
Он взял ее за плечи и мягко, но решительно заставил повернуться к нему. Потом опустился на колени и положил руки на подлокотники ее кресла. У Джастин заныло сердце, и она поморщилась.
— Джастин, я отлично понимаю, что ты привязалась к Стивену, и уважаю эту привязанность, — сказал он. — Но у малыша есть отец, который желает взять на себя ответственность за него. Не важно, что мы думаем о предыдущих поступках герцога, никто не может лишить его права устроить судьбу своего сына, как он считает нужным.
Джастин молча смотрела на мужа. Его лицо было серьезным, глаза искренними. Она не сомневалась, что у него есть опасения, но теперь поняла, почему он не вступил в открытое сражение. Родители бессердечно предали его при аналогичных обстоятельствах, и вряд ли стоило удивляться тому, что он с сочувствием отнесся к желанию герцога.
Если бы она верила в искренность герцога, то отнеслась бы к его желанию с сочувствием тоже. Но только она не верила. Ее интуиция не просто подсказывала — она кричала, вопила: что-то не так. За годы жизни с папой Джастин неоднократно имела возможность убедиться: интуицию нельзя игнорировать. Даже в самых опасных ситуациях она может спасти тебе жизнь.
Или ребенку.
Джастин подняла дрожащую руку и погладила мужа по щеке. Он уткнулся лицом ей в ладонь. Отросшая за время путешествия щетина царапала нежную кожу.
— Я понимаю, почему ты так говоришь, — сказала она, — и согласилась бы с тобой, если бы верила в искренность герцога и графа Марцано. Но они лгут. Я в этом уверена. И… — Она заколебалась, не желая оскорблять мужа, но решила, что должна сказать все, что думает. — Я считаю, что твой собственный печальный опыт и связанные с ним эмоции мешают тебе видеть это.
