Даниэль разрешил прислуге привезти в дом родных. В Китайском городе было неспокойно: революционеры (или бандиты – кто их разберет?) врывались в дома и вытворяли все, что им заблагорассудится.
В кухне у Юня в каждом углу сверкало по дюжине детских глаз; рядом сидели матери, некоторые – совсем девчонки. При виде Эдны они вскакивали и кланялись, складывая руки на груди.
– Это мои племянницы, – говорил Юнь и каждую представлял хозяйке.
Эдна смотрела на блестящие черные косы, высокие воротники-стойки на застегнутых набок рубахах, на крошечные ступни-копытца.
– Где ваши мужья?
Одна из женщин – беременная – говорила по-английски.
– Мужья в армии.
Эдна чувствовала себя неуютно: на нее смотрели как на заморскую птицу. Она велела подать чаю:
– Я хочу с вами побыть.
Все-таки здесь было не так пусто, как наверху, в жилых комнатах.
Все женщины работали на спичечной фабрике; в цеха не вышли, потому что никто не вышел – чего там делать? Забастовку поддержали – вдруг мастер подобрее будет?
– Мы к добрым иностранцам хорошо относимся, вы не думайте, – сказала беременная Цю Цзюй. – Просто… – Она смутилась и покраснела.
– Вы спросите ее, мисс Эдна, про Ли Лисаня, – проворчал Юнь. – Он у них главный по профсоюзам. Что замолчала, Цю Цзюй? Небось грамотная – два года в университете родительские деньги проедала. Что вам этот негодный Ли обещал?
На губах Цю Цзюй появилась жалобная улыбка. Она и ее сестры принадлежали к другому миру, который враждовал с миром Эдны. Никто никому не хотел зла – все желали добра себе и своей семье. Именно поэтому Цю Цзюй и ее сестры прятались в доме врага.
– Вы из Америки? – спросила она.
Эдна кивнула:
– Из Сан-Франциско.
– А у вас там есть фабрики?
– Есть. Есть и район, где живут китайцы.
Женщины собрались вокруг стола. Цю Цзюй переводила.
– А правда, что в Европе и Америке есть всякие штуки, чтобы не рожать детей, если не хочешь?
– Как по-вашему, что лучше – иметь официальных наложниц, как у нас, или тайных любовниц, как у иностранцев?
– А почему иностранцам нравятся огромные страшные псы, когда на свете существуют певчие птицы и маленькие красивые собачки?
2
На нижней полке шкапа у Даниэля был тайник, который запирался якобы от шустрой племянницы. Там лежало все, что требовалось для завтрашнего дела. Ада снисходительно сказала «да» и обещала ничему не удивляться.
Даниэль еще раз перебрал вещи, упакованные в желтый саквояж, убедился, что ничто не забыто, запер дверцу и улегся на диван. Муха подошел, стуча когтями по паркету, ткнулся мокрым носом в ладонь. Даниэль погладил выпуклую косточку у него на затылке.
В дверь постучал слуга:
– Хозяин! Мисси зовет вас.
– Скажи ей, я сплю.
Даниэль намеревался провести ночь один на один со своими предвкушениями, и духота супружеской спальни не должна была осквернять их.
Он вертел в пальцах амулет, подаренный Ниной. Все-таки он уберег его, не дал совершить запретное. Беги, лисичка кицунэ, заметай след хвостом. У тебя своя сказочная жизнь, у Даниэля Бернара – своя.
Утром, как и было условлено, он подъехал к дому Ады и три раза просигналил. Через пять томительных минут она вышла. Старухи филиппинки, сидевшие в глубине двора, проводили ее изумленными взглядами.
Даниэль завел мотор.
– Куда мы едем? – спросила Ада.
– Увидите.
Она достала из кармана леденец и сунула за щеку. Даниэль косился на острые коленки, обозначившиеся под слегка помявшейся юбочкой, на оттопыренную конфетой нежно-персиковую щеку, на гладкую, будто полированную ушную раковину, видневшуюся между прядями волос. Левой ладонью Ада поддерживала локоть поднятой правой руки, и Даниэль не смог удержаться от смеха: так она была похожа на кошку Манэки-нэко, [55]приглашающую удачу.
«Два дня назад на этом самом месте сидела лисичка кицунэ, – подумал Даниэль. – А я для них для всех – трехлапая Денежная жаба. [56]Стоит взять меня в дом, и на хозяйку свалится богатство. У нас тут лавка азиатских сувениров».
– Чему вы смеетесь? – удивилась Ада.
– Да так…
Ее смущала таинственность поездки. Она вертелась, беспокойно оглядывалась и теребила шейный платок.
– Как вы думаете, долго продлится забастовка? – спросила Ада, когда они остановились на перекрестке. На заборе висели десятки самодельных карикатур: толстый англичанин в цилиндре приказывал полицейским стрелять в толпу рабочих. Рядом хитрый господин с раскосыми глазами (по всей видимости, японец) дергал за ниточки марионеток – китайских милитаристов.
Постовой махнул бамбуковым жезлом, и Даниэль нажал на педаль:
– Какая вам разница, сколько продлится забастовка?
Ада недоверчиво посмотрела на него:
– Неужели вы сами ни о чем таком не думаете?
– Я думаю о вас.
Она собралась сказать колкость, но так и не смогла придумать ничего остроумного.
Колеса зашуршали по гравию. За живой изгородью мелькнуло крыло аэроплана.
– Что это? – удивилась Ада.
Даниэль свернул к воротам.
– Открывай! – крикнул он вытянувшемуся сторожу.
Автомобиль проехал вдоль летного поля и остановился возле ряда накрытых брезентом аэропланов. Даниэль помог Аде выйти – у нее были глаза ребенка, попавшего за кулисы цирка.
– Мы что, будем смотреть аэропланы? – прошептала она.
Даниэль изо всех сил пытался сохранять серьезность:
– Вы в детстве хотели научиться летать?
– А вы умеете? Да? Прямо умеете водить аэроплан? Мы что, полетим?
Она семенила за ним, то и дело увязая каблуками во влажной земле.
– А он не упадет? А с какой скоростью он летает?
Сторожа сняли брезент с «Авро» и, поднатужившись, выкатили его к взлетной полосе.
– Погода сегодня отличная, – сказал один из них, весело глядя на Аду.
Она аж пританцовывала на месте. Трогала фюзеляж: «Какой горячий – нагрелся на солнце!» Бедная, но гордая девочка уже позабыла о маменькиных словах «все они такие» и о собственном намерении «показать этому распутнику его место».
– А мне не во что переодеться… Я читала в одной книге, что там, наверху, может быть холодно: горло простудить – раз плюнуть. Ой, вы все приготовили! – воскликнула Ада, когда Даниэль вытащил из саквояжа кожаный плащ и шлем.
Он помог Аде забраться в кабину.
– Ну что, я похожа на пришельца с Марса? – спросила она, нацепив очки. – О, боже мой! Я сейчас полечу в небо!
Живущим внизу не понять, что на самом деле синевы и солнца в разы больше, чем плоской пыльной земли, что это и есть реальный мир.
Город лежал в смоге, как курильщик в опиумном дыму: он видел сны, которые казались ему явью, а на самом деле не было ничего – ни войны, ни забастовок. Ветер и синева обливали лицо Даниэля, а за его спиной, неслышимая в гуле мотора, хохотала счастливая девочка Ада.
3
Сучжоу. Каналы с черно-зеленой водой, горбатые мосты, плакучие ивы и древние крыши с поднятыми к небу острыми углами.
Ада ослабела от восторга и тихо сидела рядом с Даниэлем на носу лодки.
Они смотрели на белые стены домов, на ступеньки, сбегающие от дверей прямо к воде. На корме стоял лодочник и легко, почти без усилий, греб отполированным веслом.
– Этот город – ровесник Конфуция: ему две с половиной тысячи лет, – рассказывал Даниэль. – Когда-то он был столицей княжества У, испокон веков славящегося красавицами.
Ада заметила старую женщину, полоскавшую в канале белье:
– Такими?
Даниэль, улыбаясь, покачал головой:
– Не совсем. – Он показал на отражение Ады в воде: – Что-то в этом духе.
