Они прибыли в Люцерну, город зеленых холмов, покрытых цветами, и прелестных средневековых домов на берегу озера в оправе гигантских гор. Позднее днем, когда город окутали тени, а солнце зарозовело на снежных пиках, Майкл нанял быстроходный катер, и они помчались по неподвижной глади голубого озера. Он казался погруженным в свои мрачные мысли; он не разговаривал и даже не смотрел на нее. Марджори сама очень устала, и путешествие начинало действовать ей на нервы. Езда на катере ей не нравилась; она бы с удовольствием вздремнула. Она подумала, что уже устала от этой странной поездки с этим очень странным человеком, и не могла удержаться от любопытства, насколько он действительно хочет найти Ноэля.
Майкл включил мотор, и красный продолговатый катер тихо закачался на воде. Иден закурил сигару.
— Ну, вот. Конец пути. Солнце зашло для всесильного Пилата, и мы прощаемся с Майком и Марджори, нашими веселыми туристами, и с живописной Швейцарией, страной озер, гор и вечных снегов.
— Мне казалось, у нас еще есть время до пятницы, — сказала Марджори.
— Видишь ли, недавно я сделал один телефонный звонок. Утром мне придется ехать в Цюрих.
— А дальше?
— А дальше? Живописная Германия, страна гостеприимства, кожаных фартуков, пива, песен и веселого смеха.
Прохладный ветерок всколыхнул воду, и о борт заплескалась волны. На озере было очень пустынно и тихо. В Люцерне уже замерцали вереницы уличных огней.
Некоторое время они молча курили и смотрели на красный закат, изогнувшийся на куполе неба, а затем Иден произнес:
— Ноэль вернулся в Париж.
— Вот как?
— Я звонил каждый день. Он появился лишь сегодня днем. Кажется, он изменил планы и был в Венеции. Не могу сказать, что я ему не признателен. Непредсказуемый парень.
Стыдясь своих подозрений, Марджори сказала:
— Спасибо, Майк. Ты говорил с ним?
— С Ноэлем? Нет… он выходил в то время. Я говорил с его квартирной хозяйкой. Женщина с сильным немецким акцентом. Ее трудно понять по телефону.
Он вновь замолчал. Он казался угрюмым и то и дело кидал на Марджори мрачные взгляды. Закат быстро угасал, и с каждой минутой становилось холоднее. Наконец, когда Марджори уже собиралась предложить вернуться, он произнес:
— Прости за те три дня в Цюрихе. Надеюсь, ты не испугалась и не взволновалась.
Напуганная резким переходом к запретной теме, Марджори осторожно сказала:
— Ну да, я беспокоилась. Чертовски беспокоилась, особенно в последний день.
— Могу себе представить. Прости, я не мог позвонить.
— Что ж, ты в порядке, какая теперь разница?
— Марджори, как я тебе говорил на корабле, я собираюсь в Германию по делу, но я также занимаюсь нелегальной спасательной работой. Мне не следует это тебе говорить, но я хочу. Надеюсь, ты не будешь слишком волноваться и не впадешь в истерику. — Казалось слова льются из него бурным потоком. Она уставилась на него. После долгой паузы он продолжал более медленно. — Ну, вот. Я знаю, я могу рассчитывать на то, что ты не будешь об этом вспоминать, обсуждать или еще что-либо, а просто забудешь, когда мы вернемся на берег. Здесь замешаны человеческие жизни.
— Ну… разумеется. А это… это очень опасно? — Она не знала, что сказать. Ее больше удивила не сама информация, а то, что он ей все рассказал.
— Нет, не очень. Я хочу сказать, все относительно. Это не так безопасно, как изучать семитские языки в Оксфорде, скажем так.
Хотя Марджори была в смятении, она улыбнулась. Иден тоже улыбнулся и горячо произнес, сверкая глазами:
— Вот что я скажу тебе, Мардж, — в спасательной работе чертовски много веселья, хотя это и не вполне подходящее слово. Я занимаюсь этим около двух лет. Находиться вне закона — это стимулирует. Это обостряет чувства, упрощает повседневную работу. К тому же это делает каждый час, когда тебя не поймали, весьма приятным. А что до депрессии и беспокойства, они просто исчезают. Дело в том, как я это вижу, что, когда я возвращаюсь в США, я возвращаюсь в черно-белое кино. Как только я пересекаю германскую границу, я снова в цветном фильме. Конечно, такое ощущение неестественно, и я не говорю о том, что там я постоянно испытываю страх, но тем не менее это все так. — Он заглянул ей в лицо и рассмеялся. — Я тебя шокирую?
— Что бы ты ни сказал, не сможет меня шокировать. Ты марсианин. Когда ты возвращаешься в Германию?
— Завтра вечерним поездом в Штутгарт.
— Разве в поездах не проверяют всех и вся?
— В том-то и фокус. Я все делаю легально и очевидно, как любой американский бизнесмен.
— Тебе не страшно?
— Мне всегда страшно. В этот раз, пожалуй, чуть больше, чем обычно. Они проверили Хильду. В конце концов, я, кажется, не вел себя с ней, как истеричная старуха.
Марджори выпрямилась, глядя на его мрачное лицо.
— Что? При чем тут она?
Она увидела, как он сглотнул.
— Ничего, что повлияло бы на планы. Можно сказать, никто не видел ее поедающей еврейского младенца на завтрак, но по крайней мере никто не скажет, что я продолжаю искать взломщиков под кроватью. Странно, но это приносит мне удовлетворение. Сначала они просто вынудили меня закатываться от хохота.
Марджори содрогнулась. Катер закачался в волне от другого катера, идущего на повышенной скорости. На кубрике весело махали руками парень и девушка. Промчавшись мимо, они крикнули что-то по-немецки. Приглушенное эхо с полминуты звучало над темной водой и наконец затихло. Марджори спросила:
— Майк, кто это «они»? Или ты не можешь об этом говорить?
Он поколебался.
— Черт возьми, а почему бы и нет? Я уверен, ты читала об этом в газетах. Это не секрет. Я работаю в группе, в организации… Помнишь нелегальную дорогу во время американской Гражданской войны? Это что-то похожее. Вместо рабов политические беженцы и евреи. Здесь понемногу людей из этих фракций, и…
— Ты работаешь с коммунистами?
Иден поморщился.
— Что? Что заставляет тебя думать, что я работаю с ними? Глупые ублюдки! Хотели всучить марксистскую смесь «пилюль счастья» немцам, а те прельстились Гитлером и его суперменскими идеями истребления евреев. Нет, люди этой организации безобидны. Куча болванов-идеалистов, думающих, что однажды Германия станет маленькой Америкой. Они считают, что борются с Гитлером. Какой смех! В сущности, это просто сверхманьяки чистой воды, только правильные. Их дело безнадежно. Они хотят сдержать прибой с помощью чайной ложки. Но для моей работы они полезны.
Последние красные отблески исчезли с заснеженных вершин, и сгустились сумерки. Ближайшие горы казались почти черными. Несмотря на новый синий замшевый жакет, Марджори почувствовала озноб; она обхватила себя руками и скорчилась на кожаном сиденье дрейфующего катера.
